Людмила Третьякова - Дамы и господа Страница 17

Перед венчанием принцесса Дагмара была крещена в православную веру и получила новое имя — Мария Фе­доровна.

В конце октября 1866 года состоялась пышная свадьба. Маленькая датская принцесса стала женой наследника пре­стола могущественной Российской империи.

…Гости разъехались, диадема Екатерины Великой, ук­рашавшая голову невесты, была возвращена в особое храни­лище, а венчальное платье, уложенное в большую коробку, обитую изнутри атласом, осталось у новобрачной.

Молодые вздохнули с облегчением. Найдя Александра в кабинете и присев рядом с ним на мягкий валик кресла, молоденькая супруга передавала ему свой вчерашний раз­говор с его сестрой Ксенией.

— Она сказала, что вас в детстве дразнили «мопсом». Очень плохо. Вы такой красивый, милый.

Она дотронулась до волос читавшего газету мужа. Тот дернул головой и, не прерывая своего занятия, сказал:

— Ксения права. Вы просто плохо меня рассмотрели.

— Нет-нет! — горячо возразила жена. — Плохо так говорить. Саша очень красивый!

— О Господи! — вздохнул он и, поднявшись, с досадой бросил газету в кресло. — Можно не приставать со всякой ерундой?

Александр вышел из комнаты. Жена грустно посмотрела ему вслед. Семейная жизнь началась.

Быстро мелькавшие дни и месяцы приносили все новые обиды. Когда жена Александра убедилась в своей беремен­ности, то первым делом подумала не о ребенке, а о том, что теперь ей есть чем порадовать супруга. Вопреки ее ожида­ниям он отнесся к этой новости без всякого интереса.

Незадолго до родов жены Александр уехал в Ниццу. Там, на месте виллы Бермон, где скончался Николай, теперь разобранной, поставили часовню. Вот на ее освящение и отбыл Александр.

По возвращении в Петербург он узнал, что у жены вот-вот начнутся роды.

…Первенцем супругов оказался мальчик. Александр был буквально потрясен и сиял от радости.

Один из свидетелей этого события записал: «Вырази­тельным в своих чувствах он никогда не был, но на этот раз счастье, так сказать, насильно вырывалось наружу, и не забуду того выражения, того звучного сладостного тона, с которым он сказал мне: „Если бы вы могли понять мое счастье, вы бы, пожалуй, позавидовали мне“».

Этому новорожденному предстояло стать последним русским императором. Николай II нередко говорил, что не случайно родился в день Иова Многострадального, и даже усматривал в этом прямую связь со своим тяжелым царствованием.

Что же касается Александра, то, по словам близких к семейству людей, радость отцовства не внесла сколь-нибудь тепла в его отношение к жене.

… Невозможно не подивиться выдержке молодой женщи­ны. «Нелегко было ей в новой, еще чуждой ей обстановке, — читаем в мемуарах. — Императрица Мария Александровна (свекровь. — Л .Т.) относилась к ней сдержанно, словно подчеркивая измену своему любимцу, она осаждала порывы ее любезности: „Держитесь на своем месте“».

Чувствуя такое отношение к невестке «первой дамы» империи, приближенные опасались проявить к ней распо­ложение и внимание.

Время шло, но для Марии Федоровны ничего не меня­лось: холодность общества, холодность свекрови и самое ужасное — холодность мужа.

Если приглядеться к оставшимся от той поры фотографи­ям супругов, то и в них можно найти подтверждение неза­видному положению царской невестки. На снимках она — сама ласка, нежность и дружелюбие, он, напротив, — полная отрешенность и равнодушие, будто рядом с ним не прелестная молоденькая супруга, а зияет пустота.

Откуда такое терпение, желание, несмотря ни на что, превозмочь невыносимую ситуацию? Если вчитаться в записи ученических тетрадей совсем еще юной принцессы, становится понятно, какими правилами уже тогда руковод­ствовалась ее душа. Не ждать от жизни одних удовольствий, быть готовой к испытаниям, меньше думать о себе — чаще о других, любить людей при всех их несовершенствах. К счастью, эти правила были не только умозаключениями, почерпнутыми из хороших книг, — она старалась следовать им в обыденной жизни.

В драматической истории первого этапа замужества Марии Федоровны это не могло не сыграть своей роли. Как всякий человек, она задумывалась о том, что ее ждет дальше, и призывала себя к выдержке и смирению.

«Это все Божья милость, что грядущее сокрыто от нас и мы не знаем заранее о будущих ужасных несчастиях и испытаниях; тогда мы не смогли бы насладиться настоящим и жизнь была бы лишь длительной пыткой».

Строчки из дневниковых записей Марии Федоровны оказались поистине вещими: ведь именно в годы революции ей придется пережить много страданий, расстрелы своих ближайших родственников, детей и внуков.

Но пока что, не ведая об уготованном судьбою аде, молодая супруга хотела лишь одного: завоевать доверие и привязанность того, с кем судьба ее соединила навечно.

…Следующего сына назвали Александром. Мальчик выглядел крепышом и уже пытался ходить, когда неожи­данная болезнь привела к летальному исходу.

Свидетели вспоминали, что молодые родители были совершенно убиты горем. Оба рыдали навзрыд. Потеря сына стала для Александра потрясением, после которого все переменилось. И в первую очередь он — человек с добрым и справедливым сердцем. Несчастье заставило его иными глазами взглянуть на свою маленькую жену.

Верный Шереметев, свидетель всех перипетий семейной жизни молодой пары, успевший оценить прелестную натуру жены своего друга и жалевший обоих, со вздохом облегчения отметил перелом в их отношениях: «Общее горе закрепило тот союз, который отныне безоблачно стал уделом их до конца».

4

Из Парижа от Павла Демидова пошли первые письма. Мать внимательнейшим образом, порой по нескольку раз, перечитывала каждую строчку, пытаясь узнать больше, чем было написано.

Вот уже несколько месяцев, как сын покинул дом, а она все корила себя, что не отправилась с ним вместе. Надо было хотя бы первое время не оставлять его одного. Дядюшку Анатоля Аврора Карловна справедливо считала источником дополни­тельной опасности для Павла и на него не надеялась.

Но, кажется, все устроилось и без нее. Павел был до­волен тем, как его приняли в посольстве, и с явным инте­ресом описывал первые поручения начальства. Для пущей уверенности Аврора Карловна окольными путями навела справки о парижском житье-бытье сына и получила совсем успокоившие ее вести.

Однако очень скоро обстоятельства сложились так, что Павел оказался вовлеченным в историю, которая могла ему стоить не только дипломатического статуса, но и повлечь за собой более тяжелые последствия.