Катарина Фукс - Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2 Страница 17

– Не отчаивайтесь, – произнес он мягко, – Или мы бежим отсюда вместе. Или, если Николаосу удастся вытащить меня отсюда, мы поможем вам освободиться.

Я сжала на миг его запястье и усилием воли сдержала слезы.

Глава сто семнадцатая

Я немного успокоилась и начала размышлять вслух.

– И все-таки странно: почему вас лечили, дали вам возможность восстановить силы?

– Не так уж это странно, – предположил Чоки. – Думаю, они сделали это так, на всякий случай. Они ведь не знали, как распорядятся судьбой этого дела в верхах. Ведь я, – он невольно понизил голос, – ведь я сказал им правду. Я действительно сталкивался в нескольких компаниях с престолонаследником и он действительно охотно участвовал во всевозможных вольнодумных беседах. Но в любом случае, это был единственный человек, чье имя я мог назвать спокойно. Ему в любом случае ничто не грозит.

– Но тогда… тогда вполне возможно, что они не казнили Санчо Пико.

– Трудно сказать, – честно признался Чоки. – Но уж конечно они не стали казнить его публично.

– Хоть какое-то утешение, – я усмехнулась. – И еще – вряд ли они схватили Николаоса, когда он вернулся. Скорее ему угрожает другая опасность…

– Какая? – напряженно спросил Чоки.

– Очень простая. Он, конечно, будет пытаться что-то разузнать о своем друге. Вот тогда-то его и могут втихомолку убрать, чтобы его действия вновь не всколыхнули толки об этом деле.

– Будем надеяться на его ум и осмотрительность, – Чоки тяжело вздохнул.

Я заметила, что он вообще дышит прерывисто. Может быть, длинный рассказ утомил его. Конечно, человеку со слабыми легкими нельзя долго оставаться в этой норе. Впрочем, Николаос не может не понимать этого.

Я поймала себя на том, что меня тревожит судьба этого юноши. Надо признаться, что прежде в моей натуре, конечно, женское доминировало над материнским. Теперь же, когда я знала, как изуродовано мое лицо, я, сидя рядом с этим человеком, который по возрасту мог быть моим старшим сыном, выйди я замуж чуть раньше, переживала наплыв странно смешанных желаний. Мне хотелось телесной близости с ним, хотелось позаботиться о нем, хотелось, чтобы он, такой еще молодой и красивый, отдал бы мне свое тело, дал бы мне хотя бы иллюзию того, что и я еще не отдалилась от мира молодости и красоты.

Но и человека рядом со мной, кажется, тоже одолели желания. Я это чувствовала, чувствовала его напряжение. Но я, взрослая, опытная женщина, робела, как девочка, впервые отдающаяся сверстнику.

К великому моему счастью он начал первым и начал так просто.

– Так давно я совсем без никого, – обронил он по-детски.

– Я тоже, – откликнулась я еле слышно.

Была уже глубокая ночь. Ничего не было видно. Мы не могли увидеть, мы могли только ощутить друг друга.

Он протянул руку и легко скользнул кончиками пальцев по моей груди под грязным истончившимся платьем… чуть сжал шею… пальцы у него были нежные, совсем мальчишеские… начал бережно ощупывать мое лицо…

Я сидела не шевелясь, не отвечая на его касания. Отчаянная боль пронзала душу. Эти нежные юные пальцы касались моего лица, моей кожи, прежде такой гладкой и тоже нежной, а теперь испещренной уродливыми рябинами, огрубевшей…

Но мы одни. У него нет выбора. Нет никого кроме меня. Он будет со мной. Это юное тело отдастся мне, даст мне свою ласку и нежность. Он не будет, он не может испытывать отвращение…

И всем своим существом я чувствовала, я все более уверялась, что отвращения у него ко мне нет, нет!.. Пусть я грязна и худа, пусть мое лицо изуродовано страшной болезнью, пусть мои волосы, прежде такие пышные, густые, поредели и утратили свой теплый золотой цвет… Все равно у него нет отвращения. Здесь я первая, единственная во всей Вселенной женщина.

Да, я стану его по-настоящему первой женщиной. Прежде он познавал женщин с тем детским наслаждением, с которым едят сласти; теперь, теперь он познает истинную страсть мужчины к женщине, когда женщина, ее тело, ее душа, – не сладкое лакомство, но хлеб насущный…

Теперь… теперь…

Моя скованность улетучивается. Радостное возбуждение охватывает меня.

Я протягиваю руки, распахиваю их в объятии навстречу ему. С какой-то исступленной нежностью мы ласкаем друг друга руками, губами…

Он покрывает поцелуями мое уродливое лицо!..

Язык его проскальзывает мне в горло… О, оказывается, он прекрасный любовник!..

Член его отличается такой напряженной твердостью и одновременно этой магической гибкостью. Самая суть, самая глубина моего женского естества откликается на это сильное и нежное, твердое и ласкающее, предельно сладостное и болезненное проникновение…

Я жива!.. Я – женщина!..

Я… Боже, я счастлива!.. Счастлива, несмотря ни на что. Счастлива здесь, в тюрьме, в страшной подземной норе… Боже!..

Еще!.. И еще… И еще!..

Когда я уснула? Уже утро. Как неприметно мы уснули, сомлели, упоенные взаимным наслаждением.

Я открыла глаза. Должно быть, день там, снаружи, был очень ярким и солнечным. Даже здесь посветлело.

Я приподнялась на локте и принялась разглядывать юношу. Тотчас же он открыл глаза. Пожалуй, именно глаза составляли основу его обаяния. Они были черные, как черносливины, большие, округлые и очень выпуклые. Кожа была смуглая. Исхудалое лицо обросло щетиной и казалось совсем темным.

И вдруг я поняла, что ведь и он сейчас видит меня. Холодным камнем шевельнулось в душе чувство горького ужаса. Вот сейчас я прочту в этих черных выпуклых глазах естественное отвращение к моему уродству… Но он вдруг легко приблизил свое лицо к моему. Тело его сладкой тяжестью налегло на мое худое тело. Он целовал мои щеки с такой страстной нежностью… Я победила!.. Быть может, даже и так, что мое нынешнее уродство обладает такой же притягательной силой, как и моя прежняя красота.

Глава сто восемнадцатая

Мы умылись, собрав воду со стен, скользких и влажных. По расчетам Чоки стражники должны были скоро явиться. Но все же нам надо было беречь хлеб и воду. Ведь нас теперь было двое.

Несмотря на мои протесты, Чоки отправился в камеру мертвого гермафродита – посмотреть, нет ли там воды и хлеба. Но он ничего не нашел.

– Несчастное существо обрекли на голодную смерть, – грустно произнес он.

Я зябко поежилась.

Я заметила, что Чоки сильно приуныл. Так получилось, что все мое существо сосредоточено было на нем, на его мыслях и чувствах, страданиях и радости. Я почувствовала, его мучает, что он совершил убийство, пусть невольное, пусть спасая другого человека, меня, но все же убийство.

– Ты не виноват, – я прилегла рядом с ним на солому и поцеловала его в губы.