Катарина Фукс - Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2 Страница 18

Я больше ничего не сказала, но он все понял.

– Я никогда никого не убивал, – тихо откликнулся он.

– Ты не виноват, ты не виноват, – повторяла я. – Это я виновата. Если бы не я, ничего бы не случилось…

Меня охватила исступленная жажда жертвенности. Пусть, пусть он поверит в мою виновность… Пусть эта вера снимет с его души тяжесть угрызений. Пусть!

– Ты не виноват, ты не виноват, ты не виноват, – произносила я на разные лады, словно колдовала, заклинала, зачаровывала его душевную боль…

И он уже молчал. Он весь предался звукам моего голоса, касаниям пальцев, моим объятиям, моему телу…

Любовница и мать соединились во мне. Когда он входил в меня вновь и вновь и выходил в сладостном изнеможении, я испытывала восторг и муки родильницы. У меня было такое чувство, будто я вновь и вновь рожаю его на свет…

Так прошел этот день. Чоки полегчало.

Ночью мы снова занимались любовью и обсуждали наше положение и возможность бегства.

– Ты пришла – и у меня будто новые силы появились, второе дыхание открылось, – юноша радостно засмеялся.

Я с улыбкой похлопала его по руке.

– В мою камеру обычно приходило двое стражников, – сказала я. – Один оставлял чуть поодаль от порога хлеб и кувшин с водой. Другой стерег перед дверью.

– У меня то же самое, – отозвался Чоки.

– Оба вооружены. И, откровенно говоря, я не вижу возможностей для бегства, – я покачала головой. – Допустим даже, ты бросишься на одного из них и сумеешь удержать, а я пока проскользну мимо второго. Но что это нам даст? Я не хочу бежать без тебя.

Он задумался.

– Ты могла бы разыскать Николаоса, – неуверенно произнес он.

– У меня такое чувство, будто он и так все о тебе знает и пытается спасти тебя.

– Значит, ты полагаешь, бежать не надо?

– Да, на мой взгляд, лучше ждать, выжидать. Впрочем, если представится возможность бежать… Хотя нет, я уверена, главная твоя надежда – Николаос.

– Моя? И твоя тоже.

– Не знаю, Чоки. Думаю, вырвать человека из тюрьмы инквизиции не так-то просто. Дай Бог, чтобы ему удалось спасти хотя бы тебя.

– И тебя, – решительно и с детским упрямством сказал он.

Чоки уже знал оба моих имени: Эмбер и Эльвира, но, должно быть, они почему-то не соотносились у него с моим обликом. Я заметила, что ему не хочется звать меня по имени.

– Чудак, – я усмехнулась, – он же ничего обо мне не знает.

– Узнает, – ответил Чоки все с тем же детским упрямством.

На следующий день стражники принесли нам воду и хлеб. Я зарылась в солому и едва дышала от страха. Меня пугала не столько угроза наказания, сколько перспектива расстаться с Чоки. Я умру здесь без него. А он? Что станется с ним без меня? Я знаю, я нужна ему…

К счастью, стражники не заметили меня.

Что подумали, обнаружив мою прежнюю камеру пустой с выломанной решеткой в окне? Ищут ли меня? Об этом мы ничего не могли узнать.

В полдень снова явились стражники и, ни о чем не спросив Чоки, не говоря ни слова, заложили пролом. Теперь мы уже не могли попасть в камеру гермафродита. Все время, пока они работали, я пряталась в соломе. Охапка была брошена в самом дальнем углу. Но мне все равно было страшно, сердце замирало; казалось, они никогда не кончат, никогда не уйдут. Но всему приходит конец. Ушли и они.

Потекли дни.

Мы заметно слабели. Ведь то, что приносили для одного Чоки, он делил со мной. Его здоровье начало всерьез беспокоить меня. Он стал кашлять глухо и мучительно. Приступы удушливого кашля валили его на солому. Он задыхался. Тело его судорожно дергалось. Однажды днем, когда в камере было светлее обычного, я заметила, что он сплевывает кровь.

Не могу передать, каким ужасом наполнилась моя душа. Я потеряю его! Этого человека, единственного для меня в нашей общей Вселенной подземной сырости и темноты, моего друга, любовника, сына!..

– Тебе надо бежать! – решилась я. – Ты болен. Ты не выдержишь здесь. Ты должен бежать.

Он понимал, что я говорю правду. У него уже не было сил возражать мне, убеждать, что мы сумеем бежать вместе.

– Как бежать? – горестно спросил он.

– Надо пойти на риск. Когда через день придут стражники, я брошусь на одного из них. А ты прорывайся мимо второго и беги. Я не льщу себя надеждой. Шансов мало. Но сделай это, если хоть немного полюбил меня. Я не могу видеть, как тебе становится все хуже.

Он молча кивнул. Не стоило много говорить.

Глава сто девятнадцатая

Наступил день прихода стражников.

Мы напряженно ждали. Я видела, как Чоки собирается с силами, с трудом сдерживает кашель. Сердце сжималось от жалости к нему.

Я залегла в соломе. Вот сейчас дверь откроется и я кинусь вперед. Самое мучительное – это ожидание.

Шаги по коридору.

Дверь открылась.

Я резко вскакиваю. Ничего не видя перед собой, кидаюсь вперед.

Страшный удар. Какая-то громкая боль в голове. Я лишаюсь чувств. Последняя мысль: удалось ли Чоки бежать?

Когда я открыла глаза, я обнаружила себя лежащей на соломе. Затылок и виски ломило. Я поняла. Стражник с силой оттолкнул меня, я ударилась головой. Вот почему так больно…

Чоки!.. Удалось ли ему…

Нет!..

Он склонился надо мной и смачивал водой мои виски. О себе он не позаботился. Я разглядела, что у него на шее и подбородке кровь. Кровь запеклась и на вороте грязной рубахи. У него было сильное кровотечение. Почему? По моей вине. Наверное, и его сшиб с ног стражник. При падении Чоки сильно ударился грудью, от этого и кровотечение. И во всем виновна я. Ведь попытка побега – моя затея.

Внезапный ужас пронзает меня. Я поспешно привстаю, опершись на локти. Теперь известно, что я здесь, в этой камере! Сейчас, в любую минуту, могут войти, схватить меня, заковать в цепи. И главное: увести, увести, увести!..

Я умру без него. Он погибнет без меня.

Сейчас… в любую минуту…

Но никто не входит. Чоки обессилел, не может утешить меня. Только гладит мокрой ладонью по лицу. Ложится рядом, устало закрывает глаза.

Кажется, мы оба задремали. Впрочем, это и не сон, а какое-то полузабытье от усталости и боли. Мы сломлены. Нам все равно.

День проходит, наступает ночь. Никто не является за мной. Но почему, почему?

Новый день. Мы немного опомнились и не в силах подавить мучительную тревогу. За мной должны прийти. Когда же? Как томительна неопределенность!

Третий день. Шаги! Наконец! Все кончено!

Но я улавливаю в этих шагах нечто странное. Я сама не понимаю, что именно. Нет, это не шаги равнодушного исполнителя приказов, это другое… Но что?

Прятаться мне теперь незачем. Чоки поднимается. Я уже стою. Он встает, загораживая меня. Зачем? Сопротивление бесполезно.

Дверь отворяется. Все как обычно. Двое стражников. Но почему в неурочное время? А разве неясно? Это за мной.