Франсин Риверс - Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn] Страница 18

— У тебя всегда был прекрасный вкус. — Серт лукаво взглянул на Атрета. — Кто это?

— Служанка.

От Серта не ускользнуло то обстоятельство, что Атрет как–то слишком резко отвернулся и торопливо повел гостя к выходу, и ему это показалось любопытным. Он с интересом посмотрел вслед ушедшей женщине.

— А ребенок? Он твой?

— Это ее ребенок.

Серт больше ничего не сказал, но в его голове уже зрел замысел.

Рицпа повернулась и увидела Атрета, идущего к ней решительным шагом. Она знала, что германец зол. Вся его внешность выдавала его настроение. Прижав Халева к себе, Рицпа тяжело вздохнула. Что она сделала на этот раз такого, что разозлило его?

— Ты не должна выходить из дома, пока я не разрешу!

— Мой господин, ты хочешь сделать своего сына пленником? — спросила Рицпа, пытаясь его успокоить.

— Я хочу, чтобы он был в безопасности!

— Я тоже, Атрет. Меня окружают стены.

— Ты останешься в доме!

— Но что может грозить Халеву здесь? У тебя есть охрана…

— Женщина, ты будешь делать то, что я тебе скажу!

От его повелительного тона ей стало не по себе. С этим человеком невозможно было разговаривать. Она никому не позволяла так к себе относиться, никому не позволяла командовать собой. Семей всегда относился к ней с большим почтением и уважением, чем этот грубиян германец.

— Если в твоих словах есть здравый смысл, — сказала она ему ледяным тоном, — я тебя послушаю. Сейчас в твоих словах его нет.

Атрет зловеще сощурился.

— Еще одно твое слово — и я вышвырну тебя за ворота.

Рицпа посмотрела ему прямо в глаза.

— Ты этого не сделаешь.

Горячая кровь ударила Атрету в голову.

— Почему ты в этом уверена?

— Потому что ты так же любишь Халева, как и я. Я не понимаю, почему ты злишься, Атрет. И вчера, и позавчера ты видел, как я гуляла с Халевом по двору, и у тебя не было никаких претензий. Сегодня ты похож на дыню, которая вот–вот взорвется.

Атрет с трудом сдержался. Рицпа была права, но это заставляло его злиться еще сильнее. Он действительно видел ее вчера и позавчера, и ему было приятно смотреть на нее, вероятно, по той же самой причине, по которой приятно было на нее смотреть и Серту. Она была красива. И она знала, что ради собственного сына он не посмеет вышвырнуть ее за ворота. Ему хотелось задушить ее. Он видел, какими глазами смотрел на нее Серт, перед тем как уйти.

Рицпа видела, какие противоречивые эмоции отражались на лице этого германца. Нужно было отреагировать на ситуацию иначе. Можно было бы просто, не говоря ни слова, пойти в дом, а для отстаивания своего мнения найти более подходящее время. Она посадила Халева на колени.

— Что случилось, почему ты считаешь необходимым держать Халева дома?

Атрет смотрел, как его сын вцепился в переднюю часть ее туники.

— Хватит с тебя и того, что я тебе приказываю.

— Неужели нам снова нужно проходить через это? — терпеливо спросила Рицпа. — Может быть, все дело в этом друге, который навестил тебя?

— Никакой он не друг! Его зовут Серт, и он распорядитель зрелищ в Ефесе.

— А-а, — сказала она. — И он приходил уговорить тебя снова сражаться, так?

— Да.

Она нахмурилась.

— И что, уговорил?

— Нет.

Рицпа почувствовала, что за гневом германца стоит что–то серьезное, не просто уязвленная мужская гордость.

— Расскажи мне, в чем опасность, Атрет. Я, наверное, была не права, но не знаю, в чем именно.

Он понял, что может осадить эту упрямую женщину только одним способом — рассказать ей всю правду.

— Если Серт сможет найти способ заставить меня снова сражаться, он сделает это. Он спросил меня, кто ты. Я сказал, что ты моя служанка. Он спросил о нем. — С этими словами Атрет кивнул в сторону сына.

Теперь Рицпа сама почувствовала, какая им всем грозит опасность.

— И?..

— Я сказал, что это твой ребенок.

Она вздохнула и печально скривила губы.

— Должно быть, тебя это повергает в уныние.

— А тебя что, забавляет? — сквозь зубы спросил Атрет.

Рицпа вздохнула. Еще немного, и он из–за своей ярости перестанет вообще здраво мыслить.

— Нет, — спокойно сказала она, — забавного здесь мало. Все очень серьезно, и я сделаю так, как ты говоришь.

Ее уступчивость обескуражила его. Не в силах ничего сказать, Атрет смотрел, как Рицпа идет в дом. Она обошла виллу кругом. По–прежнему испытывая жажду к перепалкам, Атрет последовал за ней. Она вошла в заднюю дверь виллы, где германец ее догнал. Она обернулась и посмотрела на него.

— Ты не хотел бы немного поиграть с сыном?

Атрет остановился в дверях.

— Поиграть? — растерянно произнес он.

— Ну да, поиграть.

— У меня нет времени.

— Время — это все, что у тебя есть, — сказала Рицпа и вошла в банное помещение.

— Что ты сказала?

Она повернулась к нему и посмотрела ему в глаза.

— Я сказала, что время — это все, что у тебя есть. Если ты поиграешь с Халевом, это доставит тебе куда больше радости, чем бег по горам, прыжки по камням или многочасовые занятия в гимнасии, где ты поднимаешь тяжести и тренируешься со своими охранниками.

Атрету показалось, что его лицо вспыхнуло огнем.

— Вот, — сказала Рицпа и, прежде чем он успел придумать достаточное основание для отказа, передала ему ребенка.

Гнев Атрета мгновенно испарился, уступив место тревоге.

— Куда ты идешь?

— Нужно найти чистое белье. Халеву его необходимо менять, — слегка улыбнувшись, Рицпа направилась к выходу.

Атрет состроил гримасу. Он почувствовал, что его новая туника стала влажной в том месте, где он прижал своего сына к груди. Когда ребенок припал губами к груди Атрета, тот отстранил сына от себя.

— Он голоден! — крикнул Атрет вслед Рицпе.

Рицпа остановилась.

— Не волнуйся, Атрет. В этом смысле он не голоден. — Отделанное мрамором помещение заполнил ее мелодичный смех. Ее глаза весело смотрели на германца. — Кроме того, я не думаю, что он сможет высосать у тебя кровь. Зубов у него пока нет. — С этими словами она вышла.

Оставшись наедине с сыном, Атрет нервно зашагал по комнате. Халев корчился и готов был заплакать — так сильно Атрет сжал ребенка в своих ладонях, чувствуя, как холодный пот выступил у него на спине и шее. Ему показалось до смешного странным, что он в своей жизни видел сотни жестоких смертей, но никогда не видел перед собой такое беззащитное создание и никогда не чувствовал такого страха, как сейчас, когда держал в руках ребенка, — собственного ребенка.