Барбара Картленд - Самозванка поневоле Страница 18

В его голосе слышались нотки цинизма.

Урса поняла, что он разговаривает с ней как с Пенелопой.

И то, что Пенелопа делала в прошлом, она продолжала делать и в настоящий момент.

Шокированная мыслями о сестре, Урса продолжала бороться.

— Пожалуйста… уходите! — просила она. — Уходите сейчас же! Н… не… т… трогайте меня… не… ц… целуйте меня!

— Я не могу поверить, что вы все это всерьез, — не отставал маркиз, — и хотя вы разыгрываете недотрогу, у нас никогда больше не будет такой прекрасной возможности. Более того, моя очаровательная Пенелопа, я нахожу вас еще более неотразимой!

Может быть, оттого, что он назвал ее именем сестры, Урса обрела силы, которых у нее не было ранее.

Она все еще была ошеломлена и сбита с толку чудом его поцелуя.

Но теперь она уперлась обеими руками в его грудь.

— Нет… нет! — умоляла она.

— А я говорю: «Да! Да!» — возражал маркиз.

И вновь его губы потянулись к ее губам.

Она внезапно почувствовала, какой он сильный и насколько она беспомощна.

Она боролась с ним, но он уже лежал на кровати и сильно прижимал ее к себе.

В этот миг Урса поняла его намерения так же, как то, что должна спасать себя.

Иначе ее поведение ничем не будет отличаться от поведения Пенелопы.

Крича, как ребенок, она молила его:

— П… пожалуйста… послушайте… меня! Мне… некому… п… помочь… и я… напугана!

Маркиз застыл.

— Напуганы? — удивился он. — Почему вы должны быть напуганы?

Он увидел, что ее глаза наполнены слезами, которые начали скатываться по щекам.

— Я… я… н… напугана… потому что в… вы… такой… сильный… и я не… знаю, как о… остановить в… вас, — еле выдавила из себя Урса.

— Почему вы должны останавливать меня?

— Потому что… то, что вы… хотите… от м… меня… дурно… и… п… порочно!

Маркиз глядел на нее в полном изумлении.

— Дурно и порочно? — повторил он. — Почему вы говорите это?

— Это так… я знаю, что это… так, — рыдала Урса, — и я… не знаю… как… внушить… вам это, чтобы вы… поняли.

— Что я должен понять?

Поскольку он считал ее Пенелопой, Урса знала, что не может ответить на его вопрос.

Поэтому она просто повторяла сквозь слезы:

— Пожалуйста… пожалуйста… оставьте меня… я не могу… объяснить… но… вы должны… уйти!

— Я не понимаю, — сказал маркиз. — Я не ожидал, что вы окажетесь такой. Вы не такая, какой я представлял вас, но я все же надеялся, поскольку много слышал о вас.

Он говорил, словно пребывая в прострации.

Он все еще обнимал ее, хотя уже не с такой силой, но его лицо было близко от нее.

Неожиданно он сказал совершенно иным тоном:

— Я буду очень нежен с вами, и позвольте мне объяснить вам, моя дорогая, что я невыносимо хочу вас!

Урса взглянула на него умоляющими глазами.

— Я… я не могу… позволить вам… то, что… вы… хотите, — прошептала она, — потому что…

Она была готова сказать, что она — не Пенелопа.

Но это означало бы выдать сестру.

Это было бы дурно, и она не могла этого сделать.

Она всхлипнула.

— У… уходите… пожалуйста… уходите… я не могу… ничего больше… сказать… просто… о… оставьте меня!

У маркиза вырвался горестный вздох.

Он освободил ее и сел на край кровати.

Гладя на Урсу, он думал, что никакая женщина не могла бы выглядеть столь прекрасной и одновременно столь трогательно слабой.

Ее щеки были мокры от слез, ее глаза молили его.

И он не мог подобрать подходящего слова этим мольбам.

Он поднялся.

— Я оставляю вас потому, что вы просите меня об этом, — сказал он, — но никогда в жизни я не испытывал большего разочарования и не был так расстроен.

— Я… я с… сожалею, — прошептала Урса.

Маркиз какой-то миг стоял, просто гладя на нее.

Затем повернулся и, выйдя в дверь между спальней и будуаром, исчез.

Урса не двигалась.

Через какое-то время она уткнулась лицом в подушку и разрыдалась.

Глава шестая

Урса долго еще плакала.

Потом задула свечу, намереваясь заснуть.

Она не могла, однако, отделаться от воспоминания о чудесном поцелуе маркиза, зная, что не испытает этого чувства вновь.

Теперь ей предстояло убедить вдову вернуться завтра же в Брэкли-парк.

«Я скажу ей, — думала она, — что Артур будет недоволен, если не застанет меня там, когда вернется».

В то же время каждая ее клеточка протестовала при мысли покинуть Чарнвуд Корт и маркиза.

— Я люблю… его! Я… люблю… его! — шептала она во тьме спальни.

Глаза ее вновь наполнились слезами.

Она понимала, что должна уснуть, иначе будет ужасно выглядеть утром.

Ей никак не удавалось представить, что она скажет или предпримет, увидев маркиза.

Но чувствовала, он не вспомнит о том, что произошло.

Он будет вести себя так, будто не интересуется больше ею.

«Так оно и есть, — думала она. — Ведь я… отказалась сделать то… что Пенелопа… сделала бы, и ему теперь… дела нет… до меня».

Рыдания душили ее.

Огромным усилием воли она заставила себя закрыть глаза и стала повторять слова молитвы, стараясь уснуть.

Она горячо молилась о том, чтобы маркиз не возненавидел ее и чтобы он был счастлив.

«Он забудет меня, — думала она, — но я… никогда… никогда… не забуду его».

Она, очевидно, все-таки уснула, так как неожиданно почувствовала, что дверь отворена и кто-то вошел в комнату.

Она открыла глаза.

К ее удивлению, рядом с кроватью стояла женщина в темных очках.

Прежде чем она осознала, что это не сон, она услышала резкий голос:

— Просыпайся! Просыпайся, Урса!

— Пенелопа!

Это слово вырвалось из ее уст вместе со вздохом изумления.

— Да, это я, — сказала Пенелопа. — Поторопись! Ты должна уехать сейчас же!

— Но… почему? Что… случилось? — недоумевала Урса.

— Артур уже на пути домой, — тихим голосом сообщила Пенелопа, — и если он увидит, что меня нет в Брэкли-парке, он приедет сюда.

Она сняла темные очки и развязала шифоновый шарф, накинутый на шляпу.

Он был завязан под подбородком большим бантом, что вместе с темными очками делало ее совершенно неузнаваемой.

— Расстегни мое платье, — приказала Пенелопа, — и надень его на себя!

— Я… я не… понимаю, что… случилось.

Урса с трудом понимала, что происходит. После пережитого потрясения ей трудно было сохранять голову ясной.

— О, не будь такой глупой! — отрезала Пенелопа. — Все, что тебе нужно, это надеть мою одежду, сесть в экипаж, который ждет тебя у парадной двери, и ехать домой.