Тереза Вейр - Прохладная тень Страница 19

Он не знал, что с ней делать, как поступить с ней.

— Если решишь сказать мне правду, просто покричи. Я буду рядом.

И он ушел, закрыв за собой дверь.

Пещерный человек.

Прекрасно, она не какая-нибудь беспомощная девица в беде, которая будет хныкать и ждать спасения. Нет, черт возьми. Она просто выберется через окно. Она сейчас же выберется через окно и прыгнет на чертову крышу. И если она сломает ногу, ну и замечательно. У нее есть другая.

Она скинула себя простыни и встала. Как только ее ноги коснулись пола, комната покачнулась.

Это пройдет. Подожди минуту, чтобы обрести равновесие.

Теперь иди.

That’s the ticket.

Окружающее стало менее расплывчато, а ее ноги перестали так сильно дрожать.

Она пересекла комнату и проверила дверь, просто чтобы убедиться. Крепко заперта.

Через дверь она могла слышать звук льющейся воды.

Сейчас, когда она двигалась, ее рука заныла тупой и глубокой болью.

Она отвернулась. На ящике около двери лежали таблетки от боли, которые оставил доктор. Она не хотела из принимать, но так как она собирается совершить столь непростой побег, они ей возможно понадобятся.

Она подняла пузырек, с усилием открутила крышку, вытряхнула две таблетки на ладонь, запихнула их в рот и запила стаканом воды.

Ей придется пойти на хитрость.

Она стояла у окна, прикидывая как будет вылезать из окна и приземляться на крышу, когда дверь в спальню широко распахнулась.

— Время мыться.

— Что? — Вероятно она плохо расслышала.

— Время мыться.

— Ты меня разыгрываешь.

— Пока я жду, что ты мне расскажешь какого черта ты искала, мы можем заодно насладиться друг другом. Ты примешь ванную, а затем мы займемся любовью.

Она захлопнула свой приоткрытый в изумлении рот.

— Займемся любовью? Ты используешь это слово чересчур свободно, не так ли? Ты мне даже не нравишься.

— Все в порядке. Это не играет значения, ведь так? Давай тогда скажем секс. Мы займемся сексом. Я всего лишь пытался не ранить твою чувствительность, но похоже у тебя ее нет.

Это высказывание не заслуживало внимания. Гораздо больше ее беспокоила тема секса.

— И это то, для чего ты меня выхаживал?

Он пожал плечами.

— Достаточно хорошая причина.

— Так, чтобы мы могли заняться сексом? — Она была потрясена. Абсолютно, крайне потрясена.

Или нет?

Она скрестила руки на груди.

— Я не буду принимать ванну. Думаю, тебе лучше держать дистанцию. Видишь ли, у меня полно вшей.

Он фактически улыбнулся на это. Его глаза сверкнули и уголок рта приподнялся в чертовски сексуальной манере.

Она продолжила перечислять свои дефекты.

— Язвенный гингивит заразен?

На этот раз он рассмеялся.

Очевидно, он не поверил в ее болезни. Тогда нет смысла упоминать про бешенство.

— Ты просто испорченный ребенок — сказал он — знаешь это?

Испорченный ребенок?

— Меня называли остроумной и злоязычной, но никогда — испорченным ребенком. По сути, меня называли…

Она все еще говорила, когда он пересек комнату.

Чувствуя угрозу, она сменила тактику.

— Никто не смеет говорить мне когда принимать ванну. Особенно такой неотесанный пещерный человек, как ты.

— У тебя даже не хватает здравого смысла поесть, так что я думаю требуется кто-нибудь, кто напомнил бы тебе о необходимости помыться.

— Пошел в жопу.

— Что ты сказала? — вопрос прозвучал с удивленным смехом.

— Ты меня слышал. Пошел в жопу.

Без комментариев он сгреб ее в охапку и поднял на руки.

Она взвизгнула.

— Опусти меня вниз!

Когда он не подчинился, она забрыкалась ногами. Жалкая, слабая девица в беде. Дрожаще-трепыхающееся существо.

Он пронес ее через дверь, вниз по коридору, в ванную и все это не стукнув ее головой о стену.

Темнота.

Это было первой вещью, что она заметила. Второй — зажженные свечи, в большом количестве расставленные вокруг. Что-то говорило ей о том, что это не будет одной из обычных «давай помоем тебя за ушами» процедур. He crossed to the claw-foot tub with its inviting curved back. Она держал ее над ванной.

Кто-то издал скрежет. И она боялась, что это был не Эдди. Она ухватилась за его руки.

— Не надо!

Он опустил ее в ванну. Вместе с футболкой, трусами и всем. Она погрузилась в теплую воду и ее окутал аромат чего-то похожего на эвкалипт.

Он выпрямился.

Водяные брызги темнели на его футболке и шортах.

Отлично.

— Постарайся не слишком намочить швы.

Затем он ушел.

Улыбаясь самому себе, Эдди спустился вниз по ступеням и выпустил малиновку из клетки. Она тотчас же пролетела через всю комнату к жерди над дверью и требовательно зачирикала в ожидании ужина.

Птичка жила у Эдди достаточно долго, чтобы тот успел привязаться к ней. И сейчас она была готова к тому, чтобы улететь. Вот так всегда и случалось с Эдди — все, кого он знал и любил уходили. Их жизни продолжались, когда его — оставалась на одном месте.

От открыл банку с насекомыми и вытащил моль. Птичка спикировала, приземлившись на его плечо, и заглотила моль целиком. Еще несколько насекомых — и малиновка была удовлетворена. Эдди пропустил палец под ее лапки и переместил птичку так, чтобы можно было ее осмотреть. Он погладил ее мягкие крылья.

— Да. Ты становишься настоящей болью в заднице. — прошептал он, безрезультатно пытаясь скрыть печаль в голосе.

Он поместил птичку обратно в клетку, затем поставил на крыльцо миску с сухой едой для Мерфи, одновременно прислушиваясь к звукам сверху.

Тихо.

Слишком тихо.

Что ты делаешь, Берлин? Держишь женщину в заложниках… Это было слегка чересчур даже для него.

Нет никаких заложников. Ради Бога — она проникла в его дом. Он вызвал доктора и накормил ее.

Зачем ты заботишься о ее здоровье? Для секса?

Да. И нет.

Черт, он не представлял себе, зачем все это делал. Все что он знал, так это женщина, о которой он фантазировал, была в его доме, его кровати, его ванной.

Он быстро взобрался по ступеням и постучал в дверь.

Тишина.

Он постучал снова.

Она убежала. Made a run for it.

Он открыл дверь, практически ввалившись внутрь.

Она все еще была в ванне.

Спящая.

Но прежде чем заснуть, она все же догадалась снять с себя его футболку.

Мгновенная эрекция.

Пламя свечей заколыхалось разбрасывая вокруг дрожащие тени.

Ее волосы, обычно кудрявые и непослушные, сейчас намокли и стали гладкими. Ее белая кожа выглядела, как алебастр. Ее грудь… боже, ее грудь. Совершенные, округлые с розовыми, острыми сосками, они дразнили его над темнотой воды.