Тоска Ли - Царица Савская Страница 19

Жрец молчал.

— Разве ты не обвинишь меня в кощунстве и ереси? Я говорю подобное собственному жрецу! Ты, кто даже не стал отчитывать меня за проступки. Неужели не обвинишь меня и не проклянешь?

— Я не стану поучать тебя банальностям, — ответил он наконец очень тихо. — Ты Дочь Алмакаха. На тебе его милость. И если он не станет говорить с тобой, с кем он заговорит?

Вскоре он оставил меня, явно встревоженный, и я не могла не думать о том, что каким-то образом заразила его своим смятением. Не знала, хорошо ли будет, если жрец начнет искать ответы на наши общие вопросы… или такие ответы непознаваемы и я лишь зря заронила смуту в его сердце, лишив спокойствия?

В ту ночь я ждала, что вопросы, все до единого, так еретически озвученные мной жрецу, опять придут, чтоб мучить меня до рассвета. Вместо этого я впервые за долгие месяцы сумела проспать всю ночь. Словно, проговорив их вслух, я на время избавилась от их яда, остались одни лишь шипы.

Глава шестая

Вахабил, возможно, в качестве примирительного жеста, предложил провести царский пир для моих главных торговцев. Была уже осень, и вскоре на север должны были устремиться караваны с грузом знаменитых благовоний Сабы, тканей, пряностей и драгоценных камней, что импортировались из Офира на запад и из Хидуша на восток.

Я предоставила казну и прислужников в полное его распоряжение на время пира. Но когда описала Вахабилу свое видение происходящего, его глаза расширились.

— Царица, но стоимость одного только пира будет…

— Это не пир, — сказала я, отзывая его в сторону. — Это сообщение… то, которое должно донестись до самых дальних уголков мира.

Ливийцы много лет наращивали военный потенциал, чтобы сравниться с Египтом. Цари Ассирии и Вавилонии — которой правил теперь истинный вавилонец после прежнего царя-эламита — пятнадцать лет устанавливали свои права. Царь Финикии еще дольше торговал кедром и ремеслами в обмен на зерно и масло. Если все прочитанные мною описания царствований и научили меня чему-то, то только следующему: нет ничего привлекательнее альянса и торговли с правителем, чья репутация известна и поддержана долгими годами на троне — и нет ничего со мнительнее недавно пришедшего к власти.

В особенности когда к власти пришла женщина.

Было крайне важно встретиться с купцами, чьи имена я ранее только слышала или читала в записях. Теми, кто нес имя Сабы в мир. Я соберу их во дворе, устрою для них пир с мясом и жиром, прежде чем они отправятся в путешествие.

Но на самом деле, и Вахабил это понял, я собиралась начать искусное наступление — и покорить их не мечами и секирами, а роскошью. Покорять не на поле боя, а из дворца.

В тот день на поляне я необдуманно дала обещание во имя Алмакаха и теперь собиралась воплотить в жизнь то пророчество кровавой миски — с божьей помощью или без нее. Сабейские благовония будут воскурять в храмах тысяч безымянных богов, миррой будут умащивать тела египетских бессмертных мертвых, взамен посылая нам ткани, вино, железо и лошадей.

Но я преумножу богатства Сабы и новыми способами.

Я буду отправлять лучшие наши товары за моря из воды и моря из песка и буду получать взамен не только богатства народов, но и ученых, ремесленников из далеких земель, чтобы те познакомились со сказочным царством Сабы.

И придет день, когда поэты и астрономы украсят мой двор столь же ярко, как украшают его серебро и золото. Мы будем обмениваться знаниями с земледельцами знаменитых полей Египта, с математиками Вавилонии, каменщиками Финикии, ткачами Хидуша. Объединение было отличительным знаком моего деда, почитание Алмакаха было делом жизни моего отца. Знания и учения станут моими отличиями.

— Ты должна сделать меня красивой, — сказала я Шаре в тот вечер. Она рассмеялась, и я поразилась ломкому звуку — я не слышала ее смеха ни разу со дня моего возвращения. Годы моего отсутствия не были к ней добры, они превратили мою подругу в суровое и отрешенное создание. Тонкие морщины паутинками растеклись от глаз, как каналы на пересохшей за зиму земле. Узкие руки, когда им нечем было заняться, метались и трепетали, как вспугнутые птички. Я не спрашивала ее о том, что случилось с ней после смерти матери, что ей пришлось пережить, да Шара и не стремилась рассказывать, кратко обмолвившись, что недолго была наложницей кого-то из прежних придворных. Я не сомневалась в том, что Хагарлат приложила к этому руку — истории о ее жестокости были бесконечны. Дважды благодарные молитвы Шары проникали в мои сны в те первые кошмарные недели после моего возвращения. Когда я пришла в себя, я предложила ей любую жизнь по ее выбору, и Шара решила остаться со мной.

— А может, заодно и солнце сделать ярче?

Она склонилась над моим ларцом с драгоценностями, выбирая браслеты, серьги и кольца до тех пор, пока руки ее не засияли от граней камней.

— Я не пушу тебя на пир в простых одеждах, которые ты так любишь. Я помню иную Шару. Нет, ты наденешь платье из моего гардероба, и я подберу тебе сандалии и украшения. Даже низшие рабы Сабы будут одеты в тончайшие ткани, показываясь на глаза эмиссарам и торговцам. А ты будешь выглядеть не хуже царицы любой из соседних стран. Рассказы о тебе они донесут до дворцов своих королей!

Краски схлынули с ее лица, и Шара уронила несколько украшений, не удержав их задрожавшими руками. Я бросилась к ней, обняла за плечи. Она дрожала.

— Шара, что случилось?

Она подняла на меня застывший взгляд.

— Пообещай мне одно, — сказала она. — Как моя молочная сестра, если не как моя царица.

Я моргнула.

— Все, что захочешь.

— Не отдавай меня прочь.

— Не отдавать тебя?

Впервые я едва не потребовала рассказать мне, что сотворила с ней Хагарлат. Какому мужчин она отдала мою подругу, что тот с ней делал — и где он сейчас, чтобы я могла отплатить ему за то, что сейчас у подруги подобный пустой взгляд.

Но вместо этого я взяла из ее рук украшения и отложила в сторону. Разняла ее сцепленные ладони и крепко сжала.

— Я никому тебя не отдам. Клянусь. Ты все, что осталось у меня в этом мире. — Я поцеловала ее и крепко прижала к себе. И когда моя ладонь погладила ее волосы, по сердцу скользнуло нечто яростное и зазубренное, чего я не ощущала даже с Макаром. С самой ночи моего возвращения мне хотелось подарить Шаре комфорт и безопасность. Но в ту ночь я увидела в ней женщину, которую использовали и отбросили в сторону. Вдову. Сироту. Измученного артритом старика. Она была земледельцем, который возделывал свое поле под обжигающим солнцем. Она была женщиной, умершей в родах. Жрецом, что смотрел в небо, пытаясь увидеть в нем знак от бесстрастного бога.