Тоска Ли - Царица Савская Страница 20

Я не могла охладить солнце или сделать землю более податливой. Я не могла отвратить смерть или заставить богов говорить.

Но я была ее царицей и могла защитить ее. Нет… я могла куда больше.

Зерно, упавшее в мое сердце, пустило корни: я прославлю Сабу се науками — не только потому, что это мое наследие как царицы, но потому, что таким образом я смогу возвысить самых беззащитных ее людей. И однажды подобные Шаре женщины будут чувствовать только гордость, оказавшись в компании любого иностранного посла, и будут ощущать свое превосходство оттого, что родились в стране, где мудрость равна богатству.

Я отпустила ее, пораженная этой мыслью. И Шара теперь выглядела по-другому, не стала протестовать, когда я набросила расшитую мантию поверх ее платья, надела аметистовые браслеты ей на руку и унизала пальцы яшмовыми кольцами.

— Ты тоже все, что у меня осталось, — сказала она, и я подумала, что Шара выглядит как царица.

В ту ночь, когда передо мной открылись двери и музыка флейты и тамбурина коснулась моих ушей, я вошла в зал, битком набитый богатейшими купцами и торговцами Сабы. Все они прибыли сюда произвести впечатление на новую царицу своими успехами в дальних краях и экзотическими товарами. Но я сменила правила игры. И от меня не укрылось то, как вертятся их головы. Их взгляды метались по сторонам, с одного чуда на другое, как стайка птиц, летающих по саду.

Я попыталась представить себе, каким они видят представшее передо мной зрелище: фонари, доставленные из далеких шелковых земель, горели под потолком, словно сотня далеких солнц… Алебастровые светильники в виде крошечных домиков стояли на ступенях возвышения, витражные окошки пропускали свет, попадавший на гигантский серебряный диск за моим троном, и тот сиял оранжевым, как полная луна урожая.

В центре зала стоял длинный низкий стол, инкрустированный ляпис-лазурью и уставленный серебряными графинами с вином, кубками с вкраплениями ценной бирюзы. Жасмин и белые розы увивали огромные колонны зала, превращая их в благоуханные белые облака.

Вдоль дальней стены музыканты всех специальностей сияли золотом, словно боги. Сияло все, от их туник до их кожи. Даже длинные волосы играющего на лире мерцали золотом на свету.

Белые облачка чистейшего фимиама поднимались над большими бронзовыми курильницами, выкованными в форме горного козла и быка. Дымок струился из их ноздрей — идолы Алмакаха дышали жизнью.

Я подняла взгляд к светильникам над головой, собранным в созвездия вечернего неба, в Звездных Сестер, застывших в безбрежной ночи.

Вон там охотник. А вот звезда Пса, чуть больше, чем остальные.

Алебастровый зал стал поистине настоящим чудом.

От меня не укрылись пораженные взгляды придворных, когда я вошла: серебряные серьги стекали с моих ушей настолько тонкой филигранью, что она сияла живым дождем, золотые пластинки спускались от пояса до колен, а подолом моего платья служили две сотни павлиньих перьев.

Я оставила корону-полумесяц, заменив ее настоящим произведением искусства: серебристой головой горного козла, в глазах которого сияли гигантские рубины, а полумесяц на фоне солнечного диска крепился меж грациозных рогов.

Скрытая вуалью Шара вызвала немало полупоклонов от тех, кто не был уверен — не царица ли соседней страны стоит перед ними. Даже женщины, прислуживавшие мне в покоях, были одеты в платья из дорогой окрашенной ткани, на их шеях и запястьях мерцали яшма и египетский фаянс. И ни один придворный никогда не видел евнуха экзотичнее Яфуша, надевшего толстые золотые наручи.

Двадцать охранников в индиговых одеждах, с серебряными полумесяцами Алмакаха на груди, окружали возвышение с троном. Свет играл на подвесках и рукоятях мечей.

Дальше, за залом, сквозь решетку внешнего дворика на нас глядели сотни глаз тех, кто пришел насладиться зрелищем и насытиться — финиками и ягненком, да, но куда более охотно и жадно гости впитывали рассказы, которые отвезут с собой к родным племенам. Со своего возвышения я уже видела, как слуги разгуливают между ними с огромными блюдами хлеба, фиг, пирогов.

А когда поднялась к трону, юная девушка в серебре, со звездчатой диадемой на лбу поднесла мне чашу с вином.

— Мои дорогие гости, — сказала я, и мой голос разнесся по залу, мгновенно затихшему при моем появлении. — Сегодня у нас ночь путешествий. Мы грузим караваны, готовые отправиться в далекие уголки мира. Но наше путешествие будет необычным. Мы дети Алмакаха! Мы происходим не от земли, как народы меньших богов, но рождены от луны и солнца. А потому мы начинаем свой путь с небес на груди Алмакаха и празднуем в высших сферах! — Я подняла кубок в их честь, и музыка заиграла снова.

Слуги налили воду в серебряные миски для омовения рук, и мой управляющий лично проследил за тем, чтобы гости заняли предписанные им места — весь мой совет из двадцати четырех человек в середине стола, ближе других к трону, а министры торговли, в разноцветных тюрбанах, справа и слева от них.

Далее сидели несколько человек в искусно вышитой шерстяной одежде, рукояти их кинжалов были украшены драгоценными кабошонами и россыпями сияющего цитрина. Мои торговцы. И множество купцов, по обе стороны и до самого конца длинного небесно-синего стола.

— Моя царица, — сказал Вахабил, подошедший и остановившийся передо мной, когда я заняла свое место на троне. Я открыла было рот, чтобы поздравить его, но тут заметила, что рядом с ним шагает мужчина в простом саронге и поясе. Серебряная рукоять кинжала над его поясом была очевидно старинной и демонстрировала герб древнего и гордого клана.

— Я представляю вам Тамрина из Габаана. Сына Шахра из Габаана. Вашего главного торговца, отец которого был главным торговцем вашего отца до него.

Мужчина низко поклонился. Когда он выпрямился, я не спеша оценила элегантные линии его усов и бороды, темную сурьму на веках и поразительный цвет кожи, которую я ожидала увидеть сожженной солнцем, как у земледельца, но вместо этого сам ее оттенок оказался ближе к теплой бронзе. Он не носил колец и иных украшений, за исключением широкого золотого браслета на запястье.

— Моя царица, — сказал он. — Прошу, позволь мне повторить то, что мой сородич, советник Илья фа, наверняка уже говорил тебе, и осудить позорные поступки Амана. И восславить твою решимость в борьбе с ними. Да благословит Алмаках твое правление и да прославит он твое имя.

Несколько секунд я оценивала его, не говоря ни слова. Похоже, он был всего на несколько лет старше меня.

— Скажи, как поживает твой отец? — спросила я наконец.