Кейси Майклз - Опасные связи [Роковое наследство] Страница 2

Его вывел из болезненного полузабытья свет, струившийся из высоких узких окон, прорубленных в толстых стенах Тремэйн-Корта. Окна были обращены на посыпанную гравием аллею. Во тьме угадывались статуи, подобные немым стражам по обе стороны отделанного дубовыми панелями парадного входа.

Люсьен кое-как сполз с седла, колени его подломились, когда ноги коснулись скользкой земли. Он бросил коня на произвол судьбы, зная, что это изможденное животное и не подумает убежать. Затем приподнял замызганную шляпу, сам смеясь бессмысленности этого жеста, и провел рукой по спутанным волосам, надеясь придать себе приличный вид.

Еще раз взглянув на дом, где прошло его детство, и уверив себя, что он ни на йоту не изменился, Люсьен поднялся по ступеням и поднял тяжелый бронзовый молоток, вслушиваясь, как стук эхом разносится по дому. Он стоял, высокий и стройный, несмотря на то, что все его тело болело и ныло и он каждую минуту мог упасть без сил прямо перед этими строгими дубовыми дверями. И вот наконец дверь распахнулась:

— Да?

Люсьен дважды мигнул, так неожиданно было увидеть перед собой высокую незнакомую молодую женщину примерно лет двадцати. В его мечтах о возвращении ей не было места.

— Кто вы такая? — наконец спросил он, не в силах заставить себя быть вежливым с этой странной особой, которая посмела сделать вид, что не знает его. — И где Хоукинс?

Он так давно строил планы, что в подробностях представлял свое возвращение. Вначале Хоукинс приведет к нему мать, а потом — отца, чтобы удвоить и продлить радость встречи. Кто, скажите на милость, эта мрачная девка, которая нарушила все его планы и настолько глупа, что смотрит на него так, словно он — чужой в этом доме?!

— Меня зовут Кэт, — коротко отвечала она, и ее сухой тон дал понять Люсьену, что все его чувства написаны у него на лице. Ее немигающий взгляд прошелся по его фигуре сверху донизу. — Кэт Харвей. А с вас течет.

В тот же миг с полей его шляпы скатилась крупная капля и разбилась прямо у него на носу, доказав справедливость ее замечания. Люсьен был уверен, что, случись ей увидеть, что он горит синим огнем, она бы заметила: «На вас горит», — тем же безразличным тоном.

Он подумал, что если бы ее вид не был ему столь неприятен, он бы, наверное, громко расхохотался.

Кэт выглянула, чтобы получше рассмотреть его, и, вероятно, пришла к каким-то благоприятным выводам: она протянула ему руку и спросила:

— Вы заблудились?

— Я блуждал раньше, но не теперь, — покачал он головой.

Она никак не отреагировала. Она просто стояла перед ним, и ее неподвижные серые глаза смотрели на него так, словно он был прозрачным. Ее спокойное, высокомерное недоверие стало ему надоедать. Нет. Не надоедать. Оно беспокоило его.

— Ну, ладно. Я еще раз спрашиваю: где Хоукинс?

— Прошу прощения, сэр, но я не знаю никакого Хоукинса, а Бизли уже наверняка запустил нос в бутылку, поэтому мне пришлось открыть дверь на ваш стук. Вы уверены, что попали именно туда, куда хотели? Это Тремэйн-Корт.

— А я был уверен, что попал в Вестминстерское аббатство. Ведь об этом свидетельствует хоровое пение, не так ли? — съязвил Люсьен, внезапно ужасно уставший от этого разговора и в то же время невольно заинтересованный этой девицей, облаченной в серую робу служанки, но говорившей при этом на чистейшем английском и державшей нос выше, чем сама английская королева. Черт бы ее побрал за то, что она, пусть и невольно, но помешала его возвращению. Тряхнув головой, он постарался выкинуть эти пустые мысли и сосредоточился на деле.

В отсутствие Хоукинса его план удивить и обрадовать родителей получал еще больший шанс на успех. Пожалуй, не стоит от него отказываться.

— Я… хм… да — я приехал, чтобы повидать мистера — нет, миссис Тремэйн. И я уверен, что лучше мне не объявлять своего имени. Просто скажите ей, что Рождественский Дед явился в этом году немного раньше срока. Благодарю вас. Как вы думаете, вы сможете все это передать?

— Миссис Тремэйн… Ну конечно, это вы. Я должна была сама догадаться. Мне кажется, что передать такое известие будет довольно затруднительно, ваше высочество, — ответила Кэт. По крайней мере, тон ее несколько смягчился.

Люсьен кивнул, изо всех сил стараясь сохранить остатки самообладания. В данный момент у него были дела поважнее, чем препирательства с этой девицей — какими бы интересными ни были перемены в доме, на которые она намекала.

Задрав нос, он гордо переступил порог, не заботясь о том, что ручьями стекавшая с него вода портит чудесный узорчатый паркет. Он снял плащ и вручил его Кэт, оставшись в том мешковатом костюме, который пришлось надеть вместо изодранного мундира.

— Скажите миссис Тремэйн, что я жду ее в гостиной. Нет, не в гостиной. Лучше всего в музыкальной комнате. Она ближе.

Войдя в уютную музыкальную комнату, где жарко полыхал камин, он взял толстую синюю шаль, висевшую на спинке одного из кресел, и закутался в нее. Внезапно он насторожился, ощутив, что от шали исходит знакомый, возбуждающий аромат духов Мелани. Пролежи он хоть три дня мертвым, этот колдовской пряный аромат наверняка пробудил бы его к жизни.

Можно ли было поверить в такое счастье? Его мать перед расставаньем обещала пригласить Мелани подольше погостить в Тремэйн-Корте, чтобы получше узнать свою «будущую дочку». Возможно, его возлюбленная все еще здесь? О, это так похоже на маму: она наверняка настояла на том, чтобы Мелани осталась у них до его возвращения. На душе у него впервые стало легко: он очень беспокоился, все ли благополучно с Мелани, тем более что военная почта практически не работала.

— К-хм! — Легкое покашливанье заставило его мгновенно повернуться. — Миссис Тремэйн сейчас спустится к вам. — Кэт остановилась, едва переступив порог, словно не желала приближаться к нему. Сделав это сообщение, она поспешила удалиться.

— Премного вам обязан, мисс Харвей! — воскликнул он ей вслед. — Они что, не заколют в мою честь жирного тельца? — обратился он к фигуркам, украшавшим каминную полку. Его взгляд обежал комнату, и он нахмурился, обнаружив, что фигурки на каминной полке совсем новые. Но тут его внимание привлек шелест шелковых юбок.

Вошедшая в комнату женщина словно внесла с собой свет весеннего солнца: блестели ее золотистые локоны, сияли огромные распахнутые синие глаза. Вся ее фигура излучала молодое тепло и свежесть. Казалось, с ней вместе вошли в комнату счастье и возрождение, которых так жаждал изможденный солдат, остолбеневший при виде ее.

Его молитвы были услышаны!

Ее голос остался точно таким же, каким он запомнил его: высокий ломкий голосок невинной девочки. Однако произнесенные этим голоском слова еще до того, как она успела разглядеть его, были вовсе не детскими: