Кейси Майклз - Опасные связи [Роковое наследство] Страница 3

Его молитвы были услышаны!

Ее голос остался точно таким же, каким он запомнил его: высокий ломкий голосок невинной девочки. Однако произнесенные этим голоском слова еще до того, как она успела разглядеть его, были вовсе не детскими:

— Эта тупая девка сказала, что вы ведете себя так, словно имеете отношение к этому дому, однако я уверяю вас…

— Мелани!..

— Да как вы смеете обращаться ко мне подобным образом?! — Но тут она увидела, кто стоит перед ней, и замерла, словно приросла к полу. — Боже милостивый!.. Люсьен?..

— Да, моя милая девочка. Мокрый, усталый, потерявший в весе не меньше пары стоунов с тех пор, как мы виделись в последний раз, — я все же вернулся домой!

Синяя шаль соскользнула с плеч, он сделал ей навстречу несколько неуверенных шагов, простирая руки, чтобы в ее объятиях забыть кровавые раны, нанесенные войной.

Однако Мелани не двинулась к нему навстречу. Но это не остановило его. Ведь она — чувствительная молоденькая девушка, ее так легко ошеломить. Его внезапное появление было для нее слишком сильным потрясением. Он пересек комнату и привлек ее к себе.

— Люсьен… дорогой? Неужели это ты? Эдмунд уверен, что ты мертв! — Ее голосок трепетал, прерывался. — Ты… ты выглядишь так странно… так изменился. Перестань же! О, моя бедная любовь, ты так промок и… и от тебя пахнет. Отпусти же меня, ты испортишь мое новое платье. Дорогой, а Эдмунд знает, что ты вернулся?

Она казалась такой податливой и мягкой, и все же он чувствовал некое скрытое сопротивление, странную нерешительность. Она и говорила как-то уклончиво и стесненно, но главное, упорно не желала протянуть к нему руки, обнять его, приласкать. Цветочный аромат ее духов дразнил его, и Люсьен отступил на шаг, осоловело мигая и стараясь вникнуть в смысл ее слов.

— Отец? Нет, он не знает пока. Я попросил позвать маму, а эта служанка позвала тебя, но я не жалуюсь на такую ошибку. Ты не говори ей, какую услугу она мне оказала, а не то сочтет испорченным весь этот день. Но довольно об этом. Конечно, прежде всего я спросил бы про тебя, если бы знал, что ты здесь. Забудь про платье, Мелани, и позволь мне обнять тебя. Я куплю тебе в приданое дюжину новых платьев. Пять дюжин! Ведь мы не виделись два долгих года.

И он попытался снова заключить ее в объятья:

— Боже мой, Мелани, ты даже не представляешь, как я скучал по тебе!

Она выскользнула из его рук, оглянувшись на дверь. В ее шепоте слышались панические нотки:

— Люсьен, как бы я ни была тебе рада, ты не должен так себя вести. Не здесь, дорогой. Все здесь не так, как ты себе представляешь. Теперь здесь все по-иному.

Люсьен попытался улыбнуться, однако в его глазах не было заметно веселья, он начинал терять терпение. Уж не сбылись ли его самые худшие опасения?

— Да, дорогая, я согласен. Ты не должна жертвовать своим нарядом ради меня. Два года — чересчур долгий срок для красивой женщины, не так ли? Ты уже нашла себе кого-нибудь другого, кого-то, кто не покинет тебя на два года ради служения отечеству и королю?

Мелани отступила к двери, ее голубые глаза были полны слез, и она затрясла головой так, что заплясали золотистые кудряшки над обнаженными плечами.

— Ты не потерял меня, дорогой. Я люблю тебя. Клянусь тебе! Я всегда любила тебя. Но ведь ты уехал, да? Это ты бросил меня! А я так нуждалась в помощи. Но ты уехал и не оставил мне иного выхода. И я просто обязана была это сделать, Люсьен, я должна была предпринять определенные шаги, чтобы защитить…

Он молча слушал, не понимая ни единого слова, глядя, как слезы заливают это прекрасное личико.

— Ах, ты никогда не поймешь! Ты ведь всегда был таким благородным, правда? Позволь мне позвать Эдмунда. — Она повернулась и сделала три торопливых шага в сторону двери, потом снова повернулась к нему лицом. — Пожалуйста, Люсьен, я умоляю, я должна позвать Эдмунда. Я люблю тебя, Люсьен. Ты должен помнить, что я люблю тебя! И я постараюсь, чтобы ты смог понять все-все — я обещаю!

И она скрылась в коридоре.

— Эдмунд! Эдмунд! Спускайся скорее! Люсьен вернулся!

Люсьен скрипнул зубами, сдерживая рвущийся из груди яростный крик. Он не «вернулся». Он дома. Черт вас возьми! Он дома!

Невероятным усилием ему удалось сохранить некоторое самообладание, чтобы просто стоять неподвижно, уже не решаясь греться у огня: его трепетавшее тело вдруг вспомнило о каждой миле тяжкого пути, а лихорадка и усталость затуманили взор, и очертания этой знакомой и в то же время чужой комнаты стали расплываться перед глазами.

Можно ли было в самом деле быть настолько уверенным, что здесь ничто не изменится за годы его отсутствия? Уж если на то пошло, ему надо было поместить Мелани, родителей и даже весь этот дом в маленькую шкатулочку, запереть ее крепко-накрепко и оставить дожидаться его возвращения. Но разве такое возможно? Всему виной его страстная тоска по дому. И он не может осуждать Мелани, или родителей, или даже эту неповоротливую новую служанку за то, что им невдомек было, каким образом он представлял себе возвращение.

Во всяком случае, это не имеет большого значения.

Но он должен держать себя в руках. Сейчас не время копаться в мелочах. Мелани любит его. И он должен простить ей ее мимолетную неверность, минутную слабость к какому-нибудь местному волоките, которому она позволила скрасить одиночество долгих месяцев разлуки. Ведь так или иначе, она осталась здесь, у его родителей? Это само по себе доказывает, что за ней никакого серьезного греха нет — иначе ее бы мигом выдворили из Тремэйн-Корта. Бедная, милая дурочка. Неужели она и вправду думает, что он станет придираться из-за невинного легкого флирта? Да к тому же он скоро поправится, наберется сил, и они тут же поженятся. И все станет на свои места.

Он поднял глаза, так как услыхал приближавшиеся шаги: его улыбка стала шире. Все будет прекрасно, и он уже простил Мелани в глубине души. Но все же да помилует Бог того, кто посмел положить глаз на его невесту. Он не был злопамятным человеком, однако совершенно не собирался спускать какому-нибудь наглому хлыщу. Как-никак, это был уже вопрос фамильной чести.

— Отец! — вскричал он, увидев человека, который был его главным учителем в вопросах совести, чести и справедливости.

Эдмунд Тремэйн, сильно одряхлевший с тех пор, как Люсьен уехал из дома, переступил порог музыкальной комнаты: он стоял, вместо того чтобы обнять сына, и его руки безвольно как плети свисали по бокам. Люсьен в общем-то и не ожидал, что его отец, человек гордый и сдержанный в выражении чувств, ударится в слезы при его появлении. Но ведь он мог хотя бы улыбнуться? Мог бы сказать хоть что-нибудь?

В камине громко треснуло полено, и Мелани слегка взвизгнула при виде взметнувшегося снопа искр. Несколько томительных секунд ничто больше не нарушало тишину в комнате. Люсьен переводил взгляд с отца на свою невесту, и его сердце забилось чаще, так как обострившееся за годы войны чувство опасности кричало ему о том, что что-то здесь нехорошо. Что-то здесь было совершенно не так, как должно было быть.