Эмма Уайлдс - Влюбленный виконт Страница 20

— В качестве доказательства могу привести упорные авансы, которые выдавала вам на глазах всего общества у леди Харт.

— Теперь моя очередь спросить, ревнивы ли вы.

Удовольствия, прозвучавшего в его голосе, нельзя было не заметить.

Да. Но Мэдлин не хотела в этом признаваться. Единственное, что могло бы подействовать на него, это если бы она держалась с таким же бесстрастно-искушенным видом, как и он.

— Я это замечала, — пробормотала она. — Вполне возможно, что от подобного допущения ваша надменность сильно возрастет.

— Вы уверены?

Внезапно он заговорил приглушенным голосом, и можно было не сомневаться в истинном значении этого простого вопроса.

— Да, Олти, я уверена.

Голос у нее был гораздо более собранным, чем чувства, взвихренные всеми ветрами.

— Меня тревожит, что неизбежные последствия этого причинят вам боль.

Он так и не закрыл дверцу кареты, но и не сел в нее.

— Разрешите мне самой побеспокоиться об этом, — сказала Мэдлин с большим апломбом, чем чувствовала на самом деле.

Ее это тоже беспокоило, но не настолько, чтобы она передумала. Трогательно, что это беспокоит его, и это хорошее начало. Все стоящее в жизни сопряжено с некоторым риском. Деторождение не обходится без риска, но она не поменяла бы своего сына ни на какие сокровища на земле — или на небесах, если на то пошло.

— Вы опять можете войти в дом через вход для слуг. Я не стану проверять, заперт ли он, потому что сразу же поняла, что замки для вас не препятствие. Мои комнаты — вторая дверь справа на верхнем этаже.

Тут он усмехнулся, сверкнув полоской белых зубов.

— Мне нравятся женщины, в голосе у которых есть что-то командирское.

Он окинул взглядом ее фигуру, на мгновение с нескрываемым восхищением задержался на груди, потом снова перевел взгляд на лицо, и уголки его губ изогнулись в улыбке, которую можно было охарактеризовать только как греховную и обольстительную.

— Вы намерены, миледи, приказать мне лечь с вами и постель?

Когда он пускал в ход свой чувственный шарм, это сбивало с толку больше, чем его мрачная, нарочитая сдержанность. Она расправила юбки, чтобы отдалить необходимость отвечать, потом посмотрела ему прямо в глаза.

— Возможно. А вы подчинитесь?

Его улыбка стала шире.

— Возможно, да. Или возможно, нет. В любом случае я думаю, что вам будет приятно.

Нет, его беспечный взгляд на обольщение ей не подходит, но она хочет усвоить этот взгляд.

— Я на это рассчитываю, — сказала она, надеясь, что в ее голосе прозвучала суровая самоуверенность.

Тогда он закрыл дверцу, и через минуту-другую карета дернулась и выехала на улицу.

Глава 8

Переулок был мрачный, пустынный, и отмычка сработала прекрасно. Два щелчка — и он проник в темный тихий дом.

«Это неосторожно, неблагоразумно», — думал Люк, скользя до коридору, и если бы он не выдержал, стиснув зубы, испытания сегодняшним обедом, то ни за что не согласился бы на приглашение Мэдлин. Быть может, повлияло количество выпитого им кларета, но в этом он не был уверен. Ему казалось, что голова у него в достаточной степени ясная, хотя способность мыслить была, мягко выражаясь, слегка затуманена. Нет, дело было не в вине.

Дело было в ней: в ее шелковом платье цвета оперения чирка, с дразнящим кружевом на лифе, в ее темных, слегка миндалевидных глазах, которые с прямотой встретили его взгляд, и что еще хуже, в легком румянце на ее лице, появившемся, когда она сделала ему свое до смешного беспечное предложение.

Нужно устроить ей встряску, чтобы она обрела хотя бы в какой-то степени возможность рассуждать здраво.

Или заняться с ней любовью.

Конечно, у него были женщины после той ночи год назад, когда он уложил ее в постель. Он не был монахом, равно как и святым, и никогда не претендовал ни на то ни на другое звание, но ни одна из последующих связей — ни одна — не выветрила воспоминаний о ней.

Одна ночь. Всего одна ночь. Следовало забыть о ней. Видит Бог, он пытался. С тех пор он довольно легко уходил от других женщин, но это были скучающие, испорченные аристократические дамы, которым ничего не нужно, кроме парочки ночей легкомысленных, ничем не ограниченных удовольствий, совсем как и ему. Эти свидания приносили физическое удовлетворение, но ничего не значили для души.

Она была другая: не из тех женщин, которые отдаются с легкостью.

Проклятие. Ни один настоящий джентльмен не стал бы таким, образом сознательно ставить под удар ее репутацию. Быть может, это говорит что-то о его собственном характере, что он давно уже подозревал.

Он быстро прокрался вверх по лестнице, прошел мимо первой двери, а потом увидел полоску света под второй. Дверная ручка тихо повернулась в его руке.

Мягкий свет единственной лампы освещал ее роскошные формы, облаченные в богатый шелковый синий халат, ее волосы были распущены и падали серебристым водопадом на спину, к женственным изгибам бедер. Она стояла у окна, и штора выпала из ее рук, когда она резко повернулась с тихим возгласом, услышав, как дверь, щелкнув, закрылась.

— Я не слышала, как вы подошли.

— За пять лет сражений с французами в Испании можно приобрести определенные тактические навыки.

Он окинул взглядом женственную обстановку: стены, обтянутые светло-желтым шелком, цветочные пастельные тона, которые повторялись в рисунке толстого ковра, в бархатных узорчатых занавесях кровати; в углу стоял платяной шкаф в стиле королевы Анны. Как ни странно, ее туалетный столик не был загроможден: на нем лежала только расческа и стояло несколько хрустальных флаконов с духами, — но женщина, обладающая такой чарующей красотой, совсем не нуждалась в наборе косметики. Он повернулся и сказал прямо:

— Я еще могу уйти.

— Вы хотите уйти?

— Нет.

— Прекрасно. Для прославленного повесы вы весьма любезны. — Улыбка у Мэдлин была томная и, к несчастью, слишком притягательная. — Этот разговор мне кажется совершенно лишним, милорд. Я не невинная дева. Никакой разгневанный отец не будет требовать у вас удовлетворения, и никакого разъяренного мужа на заднем плане нет. Я не понимаю ваших оговорок.

Да, она не понимает. И они не совсем бескорыстны. Его оговорки касались не только того, что связь с ним неизбежно принесет ей дурную славу, но еще и его умения сохранять невозмутимость. «Не нужно обнажать свою душу», — резко напомнил он себе; она рядом, она полураздета, и это обрушилось на его чувства, вызвав самую примитивную мужскую реакцию, старую как мир.

Он может взять ее, и, видит Бог, он этого хочет.