Барбара Картленд - Замок в ущелье Страница 20

— Это подарок для вас. Надеюсь, он придется вам по душе, — герцог произнес это тихим, увещевающим голосом, словно успокаивая испуганного ребенка.

Леона открыла коробочку.

Внутри лежало жемчужное ожерелье, небольшое, но восхитительное, лучшее украшение для юной девушки.

— Что вы!.. Я не могу принять… этого! — воскликнула Леона.

— Оно принадлежало моей жене, — объяснил герцог, — а так как она очень любила вашу мать, то, мне кажется, ей было бы приятно, что вы будете носить это ожерелье.

— Вы… слишком добры ко мне, и я… просто не знаю, что сказать, — запинаясь, пробормотала девушка.

Улыбаясь, герцог вынул ожерелье из коробочки.

— Позвольте мне надеть его на вашу прелестную шейку.

Леона послушно повернулась к нему спиной и наклонила голову; замочек щелкнул, и жемчуг коснулся ее шеи.

— А теперь посмотрите на себя в зеркало, — предложил герцог.

Подойдя к зеркалу, девушка увидела, что он был совершенно прав, говоря, что к этому наряду необходимо дополнение, для того чтобы он стал безупречным.

Она выглядела восхитительно! Белоснежная пена кружев на груди еще более подчеркивала природную белизну и нежность ее кожи, но теперь, когда мягкую округлость ее шеи охватывал светящийся, полупрозрачный жемчуг, во внешности Леоны появилась изысканность, которой не было прежде.

— Благодарю… Благодарю вас! — воскликнула Леона. — Но я не понимаю, отчего вы так добры ко мне.

— Существует масса причин, и я мог бы привести вам их все, — ответил герцог, — но позвольте мне пока что ограничиться одной — мне хочется, чтобы вы чувствовали себя довольной и счастливой здесь, в замке Арднесс.

— Когда о тебе так заботятся, трудно не чувствовать себя счастливой, — проговорила Леона. Однако в тот момент, когда губы ее произносили эти слова, в голове один за другим возникали вопросы, на которые она не находила ответа.

Почему герцог сжег ее письмо? Что с его сыном, почему никто не смеет при нем произносить имя Эуана? И отчего, с виду такой добрый, он допускает такое варварство, как выселение людей?

Но у нее опять не нашлось случая поговорить с ним обо всем этом. За обедом было много народу, гораздо больше, чем за ланчем. Оказывается, в замке гостило множество джентльменов, уже немолодых, некоторые были и вовсе преклонного возраста; днем они охотились на тетеревов и куропаток, ловили рыбу, а к обеду вернулись в замок, горя нетерпением обсудить свои удачи и промахи и похвалиться добычей. Для того чтобы несколько разбавить это чисто мужское общество, пригласили нескольких дам, живших по соседству; Леона заметила, что они пристально разглядывают ее, даже не пытаясь скрыть своего любопытства.

Герцог еще раз объяснил собравшимся, что она — не просто его гостья, но будет жить в его замке. Леоне показалось, что при этом известии в глазах дам к любопытству примешалось какое-то странное выражение, будто они о чем-то мучительно размышляют; правда, она могла и ошибиться.

Во всяком случае, за обедом девушке не пришлось скучать; пожилые джентльмены, видимо наслаждаясь ее обществом, осыпали ее комплиментами и без умолку хвастались перед ней своими охотничьими подвигами. Большинство из них приехало с севера Англии или из Южной Шотландии.

— Мы гостим здесь каждый год, — сказал один из них Леоне. — На мой взгляд, охота в Арднессе замечательная, несравненно лучше, чем где-либо еще на севере.

Сказав это, он наклонился к герцогу, сидевшему немного дальше за столом:

— Кстати, герцог, эти ваши овцы испортили нам сегодня всю охоту!

— Неужели? — удивился тот.

— Они все время бежали впереди нас и вспугивали птиц прежде, чем те оказывались на расстоянии выстрела.

— Ну что ж, я поговорю с лесничим, — пообещал хозяин.

— Я очень надеюсь на это, — ответил охотник. — Конечно, овцы набивают ваши карманы деньгами, однако они отнюдь не набивают наши ягдташи добычей!

Герцог на этот раз промолчал, и мужчина, по всей видимости, англичанин, повернулся к Леоне:

— Владельцы имений на севере ни о чем больше не думают, кроме этих овец, будто с ума все посходили! Однако до меня дошли слухи, что ожидается прибытие груза шерсти из Австралии; это сразу выбьет почву из-под ног шотландских фермеров, сильно собьет цены!

— В таком случае, — негромко заметила девушка, — они, возможно, поймут, наконец, что совершили непростительную ошибку, променяв людей на овец!

Ее сосед по столу, уловив, вероятно, какие-то необычные нотки в ее голосе, быстро взглянул на нее:

— Вы имеете в виду выселения?

— Именно их!

— Я читал об этом статьи в «Таймсе», и они возмутили меня до глубины души. Это просто вопиющее безобразие, это безнравственно, в конце концов!

— Но ведь надо же с этим что-то делать! — заметила Леона.

Ее собеседник только пожал плечами.

— Что можем сделать мы, англичане? Насколько я слышал, ожидаются новые выселения в Южном Уисте, Барре и Скайе.

— О нет! — воскликнула девушка. — Почему бы не обратиться к королеве? Она могла бы издать какой-нибудь указ, чтобы прекратить все это.

Мужчина невесело улыбнулся:

— Даже королева бессильна против таких крупных шотландских землевладельцев, как наш хозяин!

Затем, как бы находя, что разговор их переходит дозволенные светскими приличиями границы, затрагивая слишком глубокие и серьезные вопросы, он повернулся к даме, сидевшей по другую сторону от него.

«Я ничего не могу сделать… совсем ничего!» — с отчаянием подумала Леона.

Она размышляла, что может произойти, если она не успокоится и будет постоянно, настойчиво поднимать этот вопрос перед герцогом, откровенно высказывая свое мнение? Быть может, он придет в ярость и выгонит ее из своего замка?

Он был так добр, так внимателен к ней, ей следовало бы испытывать к нему только чувство глубокой благодарности, ни о чем больше не помышляя. И все же Леона чувствовала себя так, точно и платье, которое было сейчас на ней, и чудесное жемчужное ожерелье у нее на шее — это те самые тридцать серебреников, которые Иуда получил за предательство.

После того как обед был закончен и музыкант, по обычаю, обошел вокруг стола, наигрывая на своей волынке, дамы удалились в гостиную, — один из прекраснейших залов замка, которого Леона до сих пор еще не видела. Видимо, она была обставлена еще при покойной герцогине и казалась несравненно более изящной и изысканной, чем другие комнаты. Она была меблирована во французском стиле, а занавеси на окнах и ковер на полу чудесно гармонировали по цвету и, несомненно, были выполнены лучшими мастерами.