Барбара Картленд - Зов любви Страница 20

— Книги это не единственное, в чем вас обделили, — с грустью заметил хозяин библиотеки.

Лалита вспыхнула и нервно ответила:

— Мне уже лучше, и я выгляжу не так ужасно, как раньше.

— Вы никогда не были дурнушкой, просто вы выглядели обиженной и отвергнутой.

— Я стараюсь изо всех сил сделать все, что мне велят, и выпиваю в буквальном смысле слова талоны молока! — Девушка поморщилась. — Для меня это большое достижение, потому что я не выношу молока.

— Я тоже, — сказал лорд Ротвин. — Но Нэтти всегда настаивала на том, чтобы я допивал свою кружку до конца, и вам следует делать то же.

Лалита рассмеялась:

— Она очень добра, но вместе с тем чрезвычайно настойчива.

— Да, я вырос под твердой рукой.

Лорд Ротвин сказал это в шутку, но ответ Лалиты был серьезен:

— Она невероятно гордится вами и думает, что все ваши добрые качества это исключительно плод ее трудов.

— Это правда, — согласился бывший воспитанник Нэтти, — но как быть с моими дурными сторонами?

Губы его искривились в циничной усмешке, и Лалита догадалась, что он имеет в виду свой неукротимый нрав, который ярко проявился в ту ночь, когда он вынудил ее выйти за него замуж.

— Мне кажется, — несмело предположила девушка, — что вы, пожалуй, слишком гордитесь своим сходством со знаменитым предком.

— Очевидно, вы имеете в виду сэра Генгиста. Что вы знаете о нем?

— Я читала о нем, — правдиво ответила Лалита. — И даже знаю стихи, написанные о его гневе.

— Так вот почему вы сказали, что мне не следует проклинать Софи, что это может привести к несчастью. Что вы имели в виду: несчастье для меня или несчастье для нее?

— Для вас обоих, — ответила девушка. — Я верю в то, что злоба и ненависть могут причинить зло тому, кто их посылает и воспринимает.

— Да-а, — протянул лорд Ротвин, — теперь я понимаю, что должен быть очень осторожен в выборе слов и чувств, когда разговариваю с вами.

Он заметил, что супруга посматривает на него слегка настороженно, и понял, что, хотя внешне девушка выглядела намного лучше, чем тогда, когда голодная и избитая впервые переступила порог его дома, в душе ее еще жил страх. Она напомнила ему животное, с которым некогда обращались жестоко, и которое всегда живет, опасаясь удара.

За последний месяц в жизни девушки произошли счастливые перемены, и великой радостью для нее было то, что к ней от всей собачьей души привязался крошечный кинг-чарльз-спаниель.

В замке лорда Ротвина, кроме близких и домочадцев, проживало несколько кинг-чарльз-спаниелей и белых с черными пятнами далматинов, которые сопровождали хозяина всюду, куда бы он ни направлялся. Стоило ему начать собираться на прогулку, как тут же вся крошечная домашняя свора начинала повизгивать и вилять хвостами, выражая готовность составить хозяину компанию. Что касается крошки-спаниеля, то он не отходил от Лалиты с того дня, как она впервые самостоятельно спустилась по лестнице.

Вот и сейчас девушка почувствовала, как холодный носик ткнулся ей в ладонь, и нагнулась, чтобы приласкать песика.

— Я вижу, Монарх к вам привязался, — заметил лорд Ротвин.

— Почему вы его так назвали? — удивилась Лалита.

— При рождении ему дали кличку Монархист. Из-за его венценосного покровителя[1], — пояснил лорд Ротвин, но мы сократили его имя до Монарха.

— Он очень славный, — похвалила собачку Лалита. — Раньше и у меня была собака. Я ее очень любила… но…

Девушка так и не завершила фразы, но по выражению ее глаз и лица лорд Ротвин понял, что собаку у нее отняли. Очевидно, это было одним из унижений в бесконечной цепи, которое девушке пришлось испытать после того, как в ее жизни появилась женщина, потребовавшая называть ее мамой.

— До маминой смерти мы так много книг прочитали вместе… — грустно вымолвила Лалита, не осознавая, сколько скрытого смысла было за этой ее фразой.

Утром, спустившись по лестнице в вестибюль, Лалита была обрадована обещанием лорда Ротвина отвезти ее после ленча взглянуть на особняк эпохи королевы Елизаветы, который он уже почти полностью восстановил. Лорд Ротвин показал Лалите набросок того, что впоследствии стало возможным обозначить словом «особняк». Это разрушенное строение скорее напоминало огромный сарай, прорехи в крыше которого были заткнуты старой мешковиной, чем жилище знатного вельможи.

— Вот так выглядело это здание, когда я разыскал его, — объяснил лорд Ротвин. — А на этих набросках изображен дом, который я представил себе, исходя из размеров фундамента.

— Да он огромный! — воскликнула Лалита.

— Многие дома в здешних окрестностях строились не только знатью, но и обеспеченными горожанами, которые считали для себя удобной поездку в карете из Лондона в деревню.

— Но ведь этот дом принадлежал вельможе, не так ли?

— Да, — подтвердил лорд Ротвин, — он был знатным человеком и мог свысока глядеть на моего бесчинствующего предка. Впрочем, — суховато перевел его светлость разговор на другую тему, — кое-что в моем проекте осталось недоделанным. Не могли бы вы помочь мне?

— Неужели я могла бы помочь вам? — с готовностью переспросила Лалита. — Именно этого я желала бы больше всего на свете.

— Сначала я собирался просить вас о помощи только после того, как вы осмотрите дом, но затем решил дать вам задание сразу же. Это трудное задание.

Лалита, сгорая от нетерпения, гадала, что это может быть, а лорд Ротвин между тем вынул из ящика стола серебряную шкатулку. Когда он открыл крышку, Лалита с удивлением заметила, что она доверху полна клочками бумаги.

— Что это? — не скрывая удивления, спросила девушка.

— Мы разыскали эту шкатулку в тайнике за чудом уцелевшей деревянной обшивкой, — начал рассказ лорд Ротвин. — Бумага была попорчена мышами, и сначала я подумал, что это государственные документы.

— Какая жалость, — сокрушенно вздохнула Лалита.

— Но когда я пригляделся к ним повнимательнее, — продолжал лорд Ротвин, — я обнаружил, что это разорванные в клочки стихи. Из истории нам известно, что лорд Хад-ли, а именно так звали вельможу, писал сонеты.

Лалита с удивлением взглянула на своего собеседника, и он пояснил:

— Все приближенные ко двору королевы Елизаветы мужчины воображали себя романтическими рыцарями и поэтому выражали свои чувства к ее величеству или даме сердца исключительно в стихах. — Улыбнувшись, лорд Ротвин продолжал: — Конечно, большая часть их посланий не относится к высоким образцам литературы, но, несомненно, стихи делали придворный быт еще приятнее.

— Но самое большое удовольствие получала, без сомнения, та, кому они были адресованы.