Барбара Картленд - Пленница любви Страница 22

Однако тут же она сказала себе, что вырвалась из замка, освободилась от тетушки, а все остальное не важно!

Сорильда разделась, надела одну из прелестных ночных рубашек матери и улеглась в огромную мягкую постель, размышляя о том, что, по крайней мере, в лондонском доме слуги графа не знали причины его поспешной женитьбы.

Слуги же в поместье наверняка догадались бы о существовании какой-то скрытой причины столь внезапных перемен в жизни хозяина.

Конюхи знали, что за два дня до женитьбы вечером он ездил куда-то верхом, да и потом, ведь кто-то в Уинсфорд-парке принял записку герцогини, привезенную Джимом из замка.

» Они быстро сообразят, что случилось «, — думала Сорильда.

Девушка понимала, что граф не решился оказаться лицом к лицу со слугами, столько лет служившими ему, а еще раньше — его отцу.

Должно быть, она утомилась, ибо заснула, и проснулась, когда горничная пришла сообщить, что ванна готова.

Надевая второе черное платье, принадлежавшее матери, Сорильда сознавала, что горничную и экономку удивляют столь мрачные наряды в день свадьбы, но она не собиралась ничего объяснять и надеялась, что они решат, будто она в глубоком трауре. Лишь перед тем, как спуститься к обеду, она сказала:

— Завтра мне бы хотелось отправиться за покупками. Поскольку я уверена, что это совершенно неинтересно его милости, быть может, вы, миссис Досон, поедете со мной?

— С удовольствием, миледи, — откликнулась экономка, явно обрадованная приглашением. Немного помолчав, она добавила несколько неуверенно, словно боялась проявить непочтительность:

— Миледи, вы такая красавица, и черное очень вам к лицу, но вы только что вышли замуж, и так хочется увидеть вашу милость в белом.

— Завтра я обязательно куплю белое платье, — пообещала Сорильда. — Позвольте пожелать вам доброй ночи и поблагодарить за вашу заботу.

— Элси будет ждать ваших распоряжений, миледи, так что, пожалуйста, позвоните, когда вернетесь в спальню. Или вы предпочитаете, чтобы она ожидала вас здесь?

— Нет, я позвоню, — ответила Сорильда.

— Благодарю вас, миледи.

Миссис Досон отворила дверь и почтительно присела в реверансе.

Сорильда вышла из комнаты и направилась к лестнице. Проходя по коридору, она видела свое отражение в зеркалах, украшающих стены. Казалось, будто рядом идет ее мать. Девушка пришла в полный восторг от собственного вида.

Платье с низким вырезом мягко окутывало ее обнаженные плечи; Сорильда знала, что свет от свечей, уже зажженных в канделябрах гостиной, вспыхнул не только в ее волосах, но и на бриллиантовом колье, надетом ею.

Колье принадлежало ее матери. Утром одна из горничных принесла в спальню Сорильды шкатулку, где лежало колье и другие драгоценности.

— Его светлость просил передать вам это, мисс. Он думает, вы захотите взять все это с собой.

Сорильда почти что забыла о драгоценностях. Их унесли сразу после ее приезда в замок, и ей никогда и в голову не приходило спросить о них.

Открыв обтянутую кожей шкатулку, она обнаружила в выложенных бархатом отделениях бриллиантовое колье, дополнявшие его браслеты, кольца, серьги, а также две бриллиантовые звезды — мать часто носила их в прическе.

Здесь не было ничего особенно ценного, но при виде украшений на глаза Сорильды навернулись слезы, ведь они так много значили для нее. Застегивая вечером на шее колье матери, она чувствовала себя так, словно надела надежные рыцарские доспехи, в которых может бросить вызов противнику, то есть своему мужу.

Сорильда слышала, как шуршат ее шелковые нижние юбки, когда по ковру прошла в дальний конец гостиной, где он стоял, облокотившись на резную каминную полку из мрамора.

Если и в дневном платье он выглядел нарядным и элегантным, то в вечерней одежде был настолько великолепен, что ошеломленная Сорильда смотрела на него во все глаза, словно неотесанная деревенщина.

Но хмурое, сердитое лицо графа заставило ее опомниться; теперь она ощущала лишь чувство робости оттого, что они остались наедине.

— Бокал шампанского? — спросил граф. — Я решил, что вы ожидаете этого.

Когда он заговорил, Сорильда увидела слугу, вошедшего в комнату с шампанским на подносе. Она взяла бокал и поднесла к губам.

Из кармана жилета граф достал часы и сравнил их с часами на каминной полке.

— Если я не ошибаюсь, — громко произнес он, — обед запаздывает.

В этот момент у дверей появился дворецкий и объявил:

— Миледи, кушать подано.

Сорильда ожидала, что граф подаст ей руку, но он сразу направился к двери, и она пошла рядом.

Столовая была столь же величественной, как и весь дом. На стенах висели портреты и золотые украшения, явно находившиеся в семье графа не одно поколение.

Стол был украшен белыми цветами. Сорильда заметила, как взглянул на них граф, и поняла, что слуги сделали это без его ведома, ибо так полагалось в день свадьбы.

Если бы Сорильда так не нервничала, ее бы рассмешил нарочито пренебрежительный вид, с каким граф, сидящий во главе стола, откинул в сторону несколько белых роз, касавшихся его тарелки.

Сорильда считала, что в присутствии дворецкого и четырех лакеев, прислуживающих за обедом, глупо сидеть в полной тишине, и поэтому сказала:

— По-моему, сегодня мы добрались до Лондона в рекордное время. Раньше я всегда ехала гораздо дольше.

В первое мгновение графа словно бы удивило, что у нее есть голос и она может им пользоваться. Затем он ответил:

— Обычно отсюда до поместья я добираюсь за два с половиной часа. Сегодня мы, кажется, действительно доехали быстрее.

— У вас прекрасные лошади.

— Надеюсь, что так.

Наступило молчание. Он только все усложняет, подумалось Сорильде. Даже если она ему очень неприятна, все-таки нужно с достоинством держаться перед слугами.

Обед был великолепным. Правда, Сорильде показалось, что было слишком много блюд, но потом она сообразила: слуги изо всех сил старались хоть как-то отпраздновать свадьбу, на которой жених вел себя хуже некуда!

— У вас что-нибудь намечено на завтрашнее утро?

— На завтрашнее утро? — переспросил граф.

— Мне бы хотелось поехать за покупками.

— Да, да, разумеется. Карета будет в вашем распоряжении.

— Благодарю вас.

Вновь наступило молчание, и Сорильда почувствовала раздражение. В конце концов, он мог хотя бы попытаться соблюдать приличия и вести себя вежливо, даже если и злится.

Она догадывалась: оттого, что граф хорош собою, он очень избалован. Женщины вроде ее тетушки считали его неотразимым, и он привык вести себя, как ему заблагорассудится, не только с ними, но и во всех других случаях с тех пор, как унаследовал титул.