Александр Селисский - Трофим и Изольда Страница 25

Очнулся не сразу, кругом уже толпились люди. На корточках сидела медсестра в белом халате, но главным был длинный-длинный человек в костюме серого цвета, как потом выяснилось, врач. Он случайно оказался в автоколонне. Ехал в гости, не собираясь по дороге работать. А на фабричке за забором был медпункт, и сестра с медикаментами прибежала оттуда. Врач присел возле Трофима, но смотрел почему-то не на ноги, а в глаза. Трофим упёрся ладонями в землю, сел и увидел спину Кирилла, лежащего на боку. Нога Кирилла была согнута дважды, как человеческая нога не гнётся: выше колена и ниже. В бедре и голени. Похоже на латинскую букву «Z».Трофим видел рифленую подошву ботинка. Возле Кирилла почему-то никого не было.

– Кирилл! – позвал он. И ещё раз: – Кирилл!

– Потом, потом, – сказал врач. – Ложись, – он оторвал от земли ладони Трофима, насильно его укладывая. Боли не было, но в бёдрах почему-то жгло, хоть и не сильно. Сестра сняла с него туфли, надрезала штанину и стала рвать её по шву вверх, к поясу. Потом другую штанину. Брюки у Трофима были единственные, и пока сестра их рвала, он думал только об этом. Врач щупал ноги.

– Закрытые переломы бёдер, – сказал сестре. – Как же иначе, при таком ударе! Жжение усилилось и, растекаясь по ногам, превращалось в острую боль. Трофим застонал.

– Терпи, – сказал врач. И уже обращаясь к сестре: – Морфий!

Укол Трофим видел, но не почувствовал. Боль сразу стихла. Он ещё подумал: «как быстро...». Обволокла дрёма, и уже сквозь неё разглядел две доски. Их приложили к ногам и бинтовали, прикрепляя. Доски длинные, торчали гораздо дальше ступней. «Шины», – вспомнил знакомое слово.

Вдруг понял, что Кирилл убился насмерть. Но испугаться не хватило сил. Он уснул.

Четвёртая глава

Лекарь Иван Афанасьевич

1.

После укола Трофим боли не чувствовал, хотя несколько раз просыпался. Сначала от сильной тряски: его везли на грузовике, рядом трясся борт, и в небе плыло облако. Ещё раз, проснувшись, увидел белый потолок, чьи-то фигуры, тоже белые и головы в белых шапочках. Потолок был низко, головы совсем рядом, и он догадался, что лежит на столе. Большая и тоже белая, как всё здесь, труба двигалась на кронштейне, как пушка, целясь ему в ноги. Рентген. Больница.

– Со смещением, – сказал кто-то. – Левая. – Трофим догадался, что на левой ноге перелом тяжелее.

Тот же врач распоряжался и здесь, но был уже как все, в белом халате. Трофима переложили на каталку, отвезли в палату и снова переложили, теперь на кровать. Двигали втроём: один врач голову, другой помоложе, туловище и ещё сестра перекладывала ноги поочерёдно, стараясь движения соразмерить – левую, потом настолько же правую. Чуть-чуть и ещё чуть-чуть. Ещё левую и правую снова. Дальнюю спинку кровати подняли и подложили кирпичи, ноги Трофима оказались выше головы. К спинке привинтили блок. Врач, который помоложе, принёс дрель вроде слесарной, но блестящую никелем со сверлом, зажатым в головке. Сверло было тонкое, похожее на велосипедную спицу. Ногу осторожно согнули в колене, под сгиб уложили подушку и сделали ещё укол. Трофим всё видел, но ничего не чувствовал. Молодой врач приставил спицу к ноге чуть выше колена и стал вращать ручку дрели. Сверло, продырявив кожу, легко пошло в кость. Боли по-прежнему не было, но кость мелко вибрировала, и зудела. По зуду Трофим чувствовал, насколько глубоко вошло сверло. Наконец оно прошло насквозь и вышло наружу, снова прорвав кожу теперь изнутри, только от этого почувствовал он слабую боль. Таким же никелированным ключом врач раздвинул губки патрона, убрал дрель и потянул спицу, чтобы концы торчали симметрично. Подушку из-под колена вынули, ногу разогнули и положили на простыню. Просверлили вторую и они лежали рядом, слегка раздвинутые, чтобы спицы не задевали одна другую. К спицам привязали шнуры, перекинув их через шкивы блока.

– Привязывайте груз, – сказал главный.

– Сколько?

– По восемь килограммов.

Трофима потянуло за ноги.

– Ещё, – сказал главный, пощупав места переломов. Потянуло сильнее. Так и с подушки стащит!

– Правая четырнадцать, левая шестнадцать.

– Хватит. Пусть привыкает, – и уже Трофиму: – А ты спи.

И будто по команде Трофим уснул.

Изредка приходил в себя. Над головой проступало окно, а когда светилась лампочка, Трофим понимал: ночь. Днём ли, ночью веки поднимались тяжело, свет был тусклый, лица плыли в воздухе. Голоса доносились, будто издали. Он засыпал снова – ночью, днём одинаково.

– Капельницу! – голос сказал, как ударил. – Капельницу и немедленно кровь!

– Хорошая вена, – это женский голос и мужской подтвердил:

– Сильный парень. Жилистый.

– Молодой, – сказала женщина.

Он опять уснул, а может и впал в беспамятство. Стены возникали и снова уходили в черноту. Возле койки стоял штатив со склянками, в каждой была жидкость: красная, Трофим догадался, что это кровь, или без цвета. Резиновые трубки соединяли склянки с иголками, они торчали в его руке ниже плеча. Кормили чем-то жидким. Грузы тянули, и Трофим сползал с подушки. Сестры втаскивали назад. Засыпал не надолго. Или это было беспамятство? Или то и другое смешалось? Бесконечно повторялся единственный сон или может быть бред – снова как ночью в сарае видел себя на мотоцикле. У мотоцикла был огромный мотор и ноги Трофима выгибались дугами, пристёгнутые к подножкам резиновым шнуром с карабинами на концах. Руль был зажат и не поворачивался, можно только вцепиться до судороги. Мотоцикл ехал всё быстрее по чёрной ночной дороге, отрывался от земли и взлетал в ночное небо. Дорога проваливалась, теперь светили звёзды – огни, которых не было, пока он ехал по земле. Свернуть, направить мотоцикл, объехать встречного нельзя надо ждать удара, столкновения как там, на перекрёстке и смерти. Он просыпался в холодном поту, не сразу понимая, что проснулся. Или пришёл в себя? Тяжёлые веки опускались и его сон, то ли бред повторялся. Раз за разом. День за днём Ночь за ночью. И вдруг ясно увидел потолок с извилистой трещиной, лампочку без абажура, перевёл взгляд на чёрное окно и с него на спинку кровати за своей головой. Это было легко: голова лежала низко на плоской подушке. Увидел кровать рядом и ещё в ногах возле торцовой стенки за узким проходом. Три кровати стояли в помещении, явно рассчитанном на одну и воздух, несмотря на открытое окошко маленькое, деревенское был спёртый, тяжёлый, пропитанный запахами лекарств, гноя и ещё чего-то противного. Возле штатива на стуле сидел врач в халате, но без шапочки и похоже дремал. Предметы расплывались. Открыл глаза и врач.

– Что, Трошка, – сказал он, – легче? Ожил. Теперь и лечить можно. А я твой доктор. Зовут меня Иван Афанасьевич.