Джудит Макнот - Королевство грез Страница 25

– Как твои дела, сестрица? – озабоченно спрашивала Бренна.

– Очень хорошо, – отвечала Дженни, гадая, кто это из рыцарей там торчит и приказано ли ему, кем бы он ни был, подслушивать разговор сестер. Внезапная мысль озарила ее, и она неспешно добавила: – По правде сказать, если б я знала, как хорошо они будут к нам относиться, никогда бы не совершила этой глупой попытки к бегству.

– Что?! – задохнулась Бренна.

Дженни сделала знак помалкивать, обхватила голову Бренны руками, повернула ее в сторону выхода из палатки и тишайшим шепотом проговорила:

– Если удастся их убедить, что мы больше не собираемся бежать, у нас будет гораздо больше шансов это сделать. Мы должны уйти, Бренна, прежде чем отец сдастся. Когда он согласится, будет уже поздно.

Бренна понимающе кивнула, и Дженни громко продолжила:

– Правда, когда нас впервые схватили, я думала совсем иначе, но, если честно, ужасно перепугалась ночью, в холмах, в одиночестве во время побега. А услышав волчий вой…

– Волчий?! – воскликнула Бренна. – Ты же сказала, что это сова!

– Нет, я сейчас вспоминаю и просто уверена, что это был страшный волк! Но дело в том, что здесь мы в безопасности – нас не убивают, не мучают, чего я поначалу ожидала, – так что нет никаких причин рисковать, вновь пытаясь бежать и самостоятельно отыскивать дорогу домой. Скоро батюшка так или иначе добьется нашего освобождения.

– О да! – подхватила Бренна в ответ на гримасы сестры, велевшие ей говорить громче. – Я с тобой совершенно согласна!

Как и надеялась Дженни, Стефан Уэстморленд, стоявший у палатки, доложил об услышанном. Ройс выслушал с немалым удивлением, но не смог отрицать логичность и благоразумность явного намерения Дженни спокойно перенести плен.

И тогда – правда, не без некоторой опаски – Ройс приказал сократить число стражей вокруг своей палатки с четырех до одного, и этим единственным стал Арик, лично обеспечивающий сохранность пленниц. Но еще до сего распоряжения Ройс поймал себя на том, что, находясь в любой точке лагеря, то и дело останавливается и оглядывается на палатку, каждый раз ожидая увидеть, как сквозь щелку пытается протиснуться золотисто-рыжая головка. Когда миновало два дня, а она послушно сидела на месте, он пересмотрел другой свой вердикт и сообщил Дженнифер о дозволении проводить с сестрой один час ежедневно. А после усомнился в разумности и этого решения.

Дженнифер, прекрасно осведомленная о причинах таких перемен, поклялась использовать любую следующую возможность, чтобы укрепить основанное на заблуждении доверие графа и, умилостив его таким образом, добиться дальнейшего ослабления охраны.

На другой вечер судьба подарила ей последний шанс, и Дженни извлекла из него все, что могла. Как только она высунулась вместе с Бренной, собираясь уведомить Арика об их желании прогуляться вокруг палатки – лишь это пространство было отведено им теперь для разминки, – в голову ей одновременно пришло два соображения. Первое – что Арик и стражи Черного Волка находятся более чем в двадцати пяти футах, поглощенные в данный момент какой-то стычкой, завязавшейся меж солдатами; и второе – что вдали слева стоит граф, обернувшись и пристально наблюдая за ними.

Если бы Дженни не ведала о наблюдении, она вполне могла бы попробовать удрать вместе с Бренной в лес, но, моментально сообразив, что он поймает их через пару минут, поступила несравненно лучше. Тщательно притворясь, будто бы не имеет о слежке ни малейшего представления, она взяла Бренну под руку, демонстративно кивнула на отсутствующего Арика и нарочно направилась в сторону от леса, послушно держась близ палатки, как было велено. Проделывая все это, Дженни мастерски давала понять Ройсу, что ей можно верить и она не сбежит даже без стражи.

Уловка сработала великолепно. В тот вечер Ройс, Стефан, Арик и Черный Страж собрались для обсуждения намеченного на завтра плана свернуть лагерь и выступить в тридцатимильный марш на северо-восток, к замку Хардин, где армия сможет отдохнуть в ожидании свежего подкрепления из Лондона. Во время обсуждения и последовавшего за ним обеда обращение Ройса Уэстморленда с Дженни стало галантным. И когда все покинули палатку, он обернулся к ней и спокойно сказал:

– Отныне не будет никаких ограничений на ваши свидания с сестрой.

Дженни, опускаясь на кучу шкур, уловила в его интонациях непривычную вежливость и, взглянув на гордое аристократическое лицо, почувствовала весьма ощутимую неловкость, словно он, перестав считать ее своим врагом, просит ответить ему тем же, а она не знает, как к этому относиться.

Она смотрела в бездонные серебряные глаза, и некий инстинкт предупреждал ее, что, предложив мир, он станет опаснее врага, но Дженни отвергла предостережение как не имеющее смысла. Конечно же, она извлечет только пользу из этой показной дружбы, и, если честно, ей даже понравилась та веселая болтовня, которую она с ним вела, зашивая рану.

Раскрыв было рот для благодарности, она вдруг замерла. Это смахивало на предательство – благодарить захватчика за снисходительность, прикидываться, что все забыто и они стали… м-м-м… друзьями. Кроме того, несмотря на облегчение при мысли, что она явно заставила его доверять ей, Дженни стыдилась хитрости и обмана, к которым прибегла для осуществления задуманного. Даже маленькой девочкой она была честной и прямодушной, из-за чего частенько попадала в немилость к отцу. Прямодушие и честность привели ее к ссылке в аббатство. Здесь она вынуждена пускаться на хитрости, и все же, несмотря на вознаграждение своих усилий и благородство целей, немного стесняется того, что делает. Гордость, честность, отчаяние боролись в ее душе, а совесть страдала.

Она попыталась представить, как поступила бы матушка Амброз в такой ситуации, но просто не смогла вообразить, чтобы кто-то осмелился похищать достойную аббатису, не говоря уж об остальном, что довелось претерпеть Дженни с тех пор, как она здесь оказалась.

В одном, впрочем, Дженни была совершенно уверена – мать Амброз со всеми вела себя благородно, как бы ни складывались обстоятельства.

Граф оказал Дженни доверие, даже нечто сродни дружбе; она видела это в потеплевшем взгляде, слышала в ласковом низком баритоне. Она не может, не смеет его обманывать.

Будущее родного клана зависело от того, сумеет ли она бежать или хотя бы обеспечить условия для своего быстрого освобождения, ибо они обязательно попытаются освободить их, прежде чем сдаться. Поэтому ей так необходима максимальная свобода передвижения в лагере. Стыдно или не стыдно, она не сумеет сохранить порядочность, посмеявшись над его доверием. И должна отплатить ему мало-мальски честной и искренней дружбой.