Робин Хэтчер - Гордая любовь Страница 25

Но она совершенно забыла все эти уроки. Она оставила этот мир, наивную девушку, какой когда-то была, в далеком прошлом. Надев фланелевую рубашку и хлопчатобумажные брюки, став хозяйкой овечьего ранчо, она забыла, как быть женщиной. Она была совершенно уверена, что это никогда больше ей не понадобится.

Либби невольно нашла глазами комод в углу комнаты.

Может быть, ей удастся удержать Ремингтона?

Уокер вернулся в гостиную и подбросил еще одно полено в пылающий камин. Комната наполнилась благодатным теплом. Теперь, когда прошла гроза, дождь стучал по крыше мирно и уютно.

Только на душе у Ремингтона от этого звука не становилось спокойнее. Он продолжал упрекать себя за то, что поцеловал Либби и этим осложнил и без того непростую ситуацию.

Он не отрицал, Либби оказалась очень привлекательной женщиной, но Уокер никогда не относился к категории мужчин, которые запросто теряют голову из-за женских прелестей. Давным-давно он научился держать в узде свои желания. Сейчас ему следовало вспомнить об этом.

Он устало опустился на диван, не отводя взгляд от оранжево-желтых языков пламени в камине. Мысли его постепенно уносились в то далекое прошлое, когда он наслаждался безрассудствами легкомысленной юности, не имея представления о все увеличивающихся долгах отца. Когда Ремингтону исполнилось семнадцать лет, он уехал из дома и поступил в колледж, думая при этом больше о развлечениях, чем о получении знаний. Юноша, конечно, знал, что жизнь в первое послевоенное десятилетие стала сложнее, многие семьи разорились, но у него всегда хватало денег, чтобы жить в свое удовольствие. Из того, что ему рассказывали, он сделал вывод: «Железная дорога Джефферсона Уокера» вновь набирает силу, плантации «Солнечной долины», хотя и тяжело пострадавшие от войны и нуждающиеся в рабочих руках, оставались собственностью семьи Уокеров, как и при предыдущих шести поколениях. Что же могло омрачить беззаботное существование молодого человека?

Как же он был слеп! Как эгоистичен и беспечен! Обрати он чуть больше внимания на заботы отца, может быть…

Ремингтон закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана.

Он вспомнил, как его шокировало известие о самоубийстве отца, о потере «Солнечной долины», железной дороги и всего, к чему он так привык. Он вспомнил ярость, которая его охватила, когда он узнал, какую роль в уничтожении Джефферсона сыграл Нортроп. Именно тогда Ремингтон поклялся памятью отца, что не обретет покоя до тех пор, пока не отомстит.

Около четырнадцати лет ушло у молодого Уокера на то, чтобы нащупать путь к возмездию. Правда, в последние годы он почти уже сдался, начал подумывать, что этому никогда не суждено сбыться, что ему придется отказаться от обещания, данного у могилы отца.

Однако прошлым летом возможность отомстить появилась, и именно поэтому он находился сегодня вечером здесь, в этой гостиной. Ему не следует забывать о причине своего появления на ранчо. Ремингтон не мог позволить сердцу смягчиться.

– Ремингтон?

Он открыл глаза, обернулся на звук голоса Либби и увидел, что она стоит посреди комнаты, одетая в зеленое платье, которое он недавно обнаружил в нижнем ящике ее комода. Все еще влажные волосы девушки были собраны в низкий пучок на затылке сеткой из атласных лент изумрудного цвета.

Она обхватила себя руками за талию и неуверенно смотрела на Уокера.

Он поднялся с дивана и взял костыль под мышку.

Либби оглядела свое платье, стараясь ладонями расправить смявшуюся ткань.

– Я больше не ношу этого, но подумала… – Девушка не договорила и беспомощно пожала плечами.

– Ты прелестно выглядишь.

«Будь все проклято! Ну почему именно она должна была оказаться дочерью Вандерхофа?» Она неуверенно шагнула ему навстречу.

– У меня было не слишком много случаев, чтобы надевать платья после того, как я приехала в «Блю Спрингс»…

– Чтобы поселиться вместе с тетушкой, – добавил он.

– Чтобы поселиться вместе с тетушкой, – эхом повторила она.

Сколько еще лживых фраз ляжет в стену, которая их разделяет, размышлял Ремингтон. Сколько лживых фраз, прежде чем все будет кончено и она станет презирать его?

Он улыбнулся, стараясь скрыть грусть, возникающую при мысли о том, что он должен будет совершить предательство.

– Очень жаль. Тебе следует почаще появляться в таком виде.

Не ее вина, что она носит фамилию Вандерхоф, но именно к этой семье она принадлежит. Из-за этого он сделает ей очень больно, и она возненавидит его, когда это произойдет. Он никак не мог отделаться от желания как-нибудь смягчить и этот удар, и ту ненависть, которую она к нему почувствует.

Она ответила улыбкой на улыбку.

– Тетушка Аманда рассказывала, что раньше они иногда устраивали в Пайн Стейшн танцы, но, поскольку маршруты дилижансов изменились и железная дорога обошла поселок стороной, люди постепенно разъехались и… – Она снова не закончила фразу, легко пожав плечами.

– Ты скучаешь по танцам, Либби?

Она сначала покачала головой, но потом вдруг неуверенно кивнула.

– Хочешь потанцевать?

Ее глаза расширились.

Ремингтон посмотрел на свои ноги и отставил костыль в сторону.

– Тебе придется подойти ко мне.

Ее глаза округлились еще больше.

– Тебе не следует, Ремингтон, ты…

– Подойди.

Подчиняясь, она все-таки сказала:

– Но ведь нет музыки.

– Нет, есть.

Она подошла совсем близко. Он уже мог уловить чистый аромат ее влажных от дождя волос, видел свежий румянец на ее щеках.

Ремингтон взял левой рукой ее правую руку, а другую положил ей на спину, слегка притянул ее к себе и прошептал:

– Закрой глаза, Либби.

Она так и сделала, и ее длинные ресницы опустились вниз. Губки Либби слегка приоткрылись, и Ремингтон услышал, что она тяжело дышит.

– Прислушайся… Слышишь, как дождь стучит по крыше?

Она кивнула.

– Слышишь, как потрескивают горящие поленья?

Она снова кивнула.

– Это играет музыка, Либби.

Он прижал ее еще ближе к себе и начал медленно покачиваться из стороны в сторону, не обращая внимания на боль в ноге. Стоило потерпеть даже просто ради того, чтобы вот так держать ее в своих руках. Он надеялся, что, ^когда все закончится и она снова вернется в Нью-Йорк, этот танец хотя бы немного загладит его вину за обман. Он надеялся, что, когда ему удастся наконец осуществить свои планы и разорить Вандерхофа, она будет вспоминать сегодняшний вечер и не станет слишком уж строго осуждать Ремингтона.

Он опустил щеку на ее макушку и вдохнул аромат, который принадлежал только ей, только Либби Блю.

«Извини. Извини, что вынужден использовать тебя таким вот образом. Если бы не твой отец…»