Жюльетта Бенцони - Тибо, или потерянный крест Страница 26

По спине у Тороса стекла струйка холодного пота, и в то же время слабо теплившаяся надежда когда-нибудь увидеть Левона мужем Арианы начала умирать. Ноги у него ослабели, он опустился на колени, не слишком, впрочем, надеясь смягчить эту женщину: он знал, насколько она безжалостна, — но тело действовало само, пока ум тщетно искал хоть какую-нибудь отговорку. Ничего не придумав, он только и смог, что жалостно пролепетать:

— Это... это невозможно.

— Почему?

— Наш... великий король... он...

— Прокаженный? Твоя дочь знала об этом, когда целовала его, она выкрикнула, что из любви к нему тоже хочет стать прокаженной. Вот я и подумала, что для него это — единственная возможность изведать радости плоти, потому и пришла за ней, чтобы ее ему отдать. Пусть он узнает женщину! — добавила она со слезами в голосе, — кто бы подумал, что она способна так горевать... (И все же она была не из тех особ, кто позволил бы себе открыться торговцу: откашлявшись, она вернулась к обычному своему тону). — А если я сейчас говорила о деньгах, то имела в виду вот что: я дала бы тебе денег, чтобы ты имел возможность выбрать для себя самую красивую из бедных девушек. После чего тебе останется лишь ее обрюхатить, и она подарит тебе новую дочь... а то и лучше: сына! Наследника, которого ты так жаждешь обрести! А теперь приведи сюда эту влюбленную девушку, которая не испугалась проказы! Я хочу ее видеть!

Торос понял ее правильно — это был приказ. Он с трудом поднялся, взглянул на Аньес, покачал головой, потом склонился:

— Если благородная дама соизволит немного подождать, я исполню ее желание...

— Не трать время на то, чтобы ее наряжать! — приказала Аньес. — Я хочу видеть, как она выглядит, едва проснувшись!

Минуту спустя отец привел босую, заспанную Ариану в одной рубашке. Открывшиеся перед ним перспективы слегка приободрили его, он внезапно почувствовал, что еще достаточно молод и способен произвести на свет потомство! Некоторое отношение к этому имело и мгновенно выплывшее из его памяти воспоминание о некоей молоденькой девушке, дочери бедного ткача, жившего у Сионских ворот.

— Благородная дама, вот моя дочь Ариана!

— Вижу. А теперь выйди! Я хочу остаться с ней наедине!

Торос открыл было рот, чтобы возразить, но тут же его и закрыл. Спорить с этой женщиной — только понапрасну время терять... Он вышел на цыпочках, а Ариана, пробудившись окончательно, с восторженным удивлением взирала на прекрасную и роскошно одетую даму, нимало не сомневаясь в том, кто она. Девушка робко опустилась на колени, и Аньес улыбнулась:

— Ты знаешь, кто я?

Ариана, слишком взволнованная для того, чтобы говорить, только ниже наклонила и без того уже опущенную голову.

— Отлично. Я пришла ради тебя, потому что захотела с тобой познакомиться. Встань и посмотри на меня. Значит, это ты любишь короля, моего сына? Отчего ты краснеешь, тебе нечего стыдиться! Любовь — не позор, а лучшее, что только есть на свете!

Ариана быстро вскинула голову и на этот раз осмелилась посмотреть прямо в глаза Аньес:

— Я не стыжусь и я не отрекаюсь ни от одного слова из тех, какие сказала ему, потому что я больше не могла молчать. Во мне так много любви, благородная дама, что мне необходимо было прокричать о ней, чтобы не задохнуться. О, я сознаю, что вела себя дерзко, сознаю, что я его недостойна, потому что он — великий король, а я — никто. Но я мечтаю о том, чтобы служить ему.

— Ты готова отдать ему твое тело?

— Ему принадлежит моя душа! Тело ничего не значит...

— Ничего? Тело — источник сладострастия и самого жгучего наслаждения, но в то же время и жесточайших страданий! Ты не боишься проказы?

— Его — нет. Он — Божий помазанник В тот день Господь Бог возложил на него руку...

— И ты надеешься на чудо, да? Ты на мгновение не способна представить себе, что этот прекрасный юноша может сделаться отталкивающим?

— Для меня он таким не станет никогда.

Мать Бодуэна гибким движением поднялась со стула и, приблизившись к Ариане, пальцем приподняла ее подбородок, чтобы заглянуть девушке в глаза и прочесть в них правду. Ей трудно было поверить в то, что она услышала, хотя она и испытывала безотчетное восхищение. Ее, всегда выбиравшую любовников, сообразуясь лишь с красотой и силой их тел, удивляло, что эта девушка благодаря одной лишь магии любви способна принять неприемлемое...

У нее мелькнуло сомнение. Лицо юной армянки было нежным, словно цветок, и, бесспорно, красивым, но, может быть, все остальное далеко от совершенства? Она дернула за шнурок, стягивавший льняную ткань вокруг стройной шеи, рубашка упала к ногам девушки, и Аньес немного отступила, чтобы получше ее разглядеть. Беззащитная перед ее взглядом Ариана залилась краской, закрыла глаза и поспешно прикрыла грудь руками, но Аньес заставила ее убрать руки, а затем, взяв со стола лампу, подняла ее повыше, чтобы ничто не осталось в тени, и медленно обошла кругом хрупкую дрожащую фигурку, похожую на статуэтку из слоновой кости.

— Ты изумительно сложена, девочка! — воскликнула Аньес наконец и невольно почувствовала укол ностальгической зависти.

В четырнадцать лет, когда она отдавалась впервые, у нее была такая же прелестная и такая же безупречная фигурка. Несмотря на то, что она неустанно о себе заботилась, возраст и многочисленные любовные утехи сказывались на ее теле, она отяжелела, — и все же редкий мужчина мог устоять перед ее чувственной притягательностью. Но вспоминать прежнее было так приятно... Довольная Аньес, завершив свой обход, снова встала лицом к лицу с Арианой.

— Надеюсь, ты девственница?

— О!

Это вырвавшееся у нее почти жалобное восклицание стоило целой речи. И тогда Аньес снова обхватила лицо девушки руками, унизанными кольцами, и легонько поцеловала в дрожащие губы.

— Если моему сыну суждено сорвать всего один цветок, я хочу, чтобы это была ты! Подбери рубашку и иди одеваться. Я забираю тебя с собой.

— Вы забираете меня с собой? — просияв, шепотом повторила Ариана.

— Разумеется! Отныне ты будешь жить во дворце. Поторопись и скажи своему отцу, что я жду его...

Четверть часа спустя Ариана со счастливыми глазами покинула дом Тороса и отправилась в жилище возлюбленного. Единственным, что ее печалило, было огорчение старой Теклы, которую она оставила коленопреклоненной на пороге дома и разрывающейся между радостью оттого, что ее девочка счастлива, и ужасом перед ее неминуемо трагической судьбой. Торос-то мог утешиться полным золота кошельком, который «королева-мать» пренебрежительно кинула на стол...