Жюльетта Бенцони - Тибо, или потерянный крест Страница 27

Однако если Ариана по-детски простодушно надеялась, что ее прямо с утра поведут к Бодуэну, то ей предстояло испытать разочарование. Когда они добрались до дворца, Аньес, которая всю дорогу беседовала с девушкой, выясняя, что она знает и умеет, сдала ее с рук на руки той, что управляла ее «хозяйством» и кого она держала при себе с тех пор, как Куртене нашли прибежище в Антиохии. Жозефа, чьим дальним предком был Дамианос, византийский герцог, правивший в X веке большим городом на реке Оронт, была к этому времени женщиной зрелого возраста, надменной и неласковой, беспрестанно всем напоминающей о своем высоком происхождении, однако беспредельно и рабски преданной Аньес, при этом не питая на ее счет никаких иллюзий. Она держала в ежовых рукавицах небольшую стайку благородных девиц, которые из-за безденежья или чрезмерной практичности родителей вынуждены были занять положение чуть выше, чем у служанок, в ближайшем окружении всемогущей, но всеми осуждаемой Аньес. Дочь богатого торговца вполне могла быть допущена в этот крут, на происхождение не слишком смотрели.

— Вплоть до новых распоряжений она будет жить в моих покоях, — уточнила «королева-мать». — Для начала найди место, где она сможет спать...

— Что она умеет?

— Вышивать — ты ведь знаешь, насколько армянки в этом искусны. Кроме того, она умеет читать и играть на лютне. Как видишь, ее есть чем занять до тех пор, пока... Быстро наклонившись к уху Жозефы, Аньес шепнула ей несколько слов, от которых та вздрогнула.

— И... она согласилась?

— Больше того — это ее самое заветное желание. Но и предпочитаю выждать еще немного перед тем, как ее туда отправить.

— Ждете, что он выздоровеет? — с тонкой и презрительной улыбкой спросила Жозефа.

— Не болтай глупостей! Просто я думаю, что самое подходящее для этого время — после свадьбы Сибиллы.

Вот так Ариана волей-неволей оказалась в этой стайке молоденьких девушек, большей частью — дурнушек, поскольку главным их предназначением было оттенять ослепительную красоту матери короля. Встретили ее недоверчиво и даже испуганно, несмотря на то, что появление юной армянки, нарядной, улыбчивой и хорошей музыкантши, было само по себе немалым развлечением для этих девиц, почти заброшенных своей госпожой, появлявшихся рядом с ней лишь в официальных случаях, почти не участвовавших в ее дневной жизни, — Аньес иногда по целым дням не вставала с постели, — и полностью устраненных из ее жизни ночной, когда она предавалась чересчур пряным удовольствиям. Но появлению Арианы предшествовал слух о ее дерзком поступке: она была той самой девушкой, которая поцеловала прокаженного короля. И, если не одна из них была тайно влюблена в Бодуэна, все же страх перед его болезнью был сильнее. И потому дни, отделявшие ее переезд во дворец от прибытия молодого маркиза де Монферра, Ариана провела в уединении, что вполне ее устраивало. Отложив работу, — она вышивала золотом и мелким жемчугом голубое платье для Сибиллы, — она перебирала струны тара33 и вполголоса напевала стихи армянского поэта Давида Сасунского34, так прекрасно писавшего о красоте роз и благоухании жасмина. И не без удовольствия наблюдала за тем, как девицы в другом конце комнаты умолкают и начинают прислушиваться, а некоторые даже подходят поближе, чтобы лучше слышать.

Аньес, при всем ее врожденном эгоизме, хотела навести порядок, но Ариана смиренно попросила ее не вмешиваться. Если ей предстоит жить рядом с королем, весь остальной двор рано или поздно от нее отдалится. Аньес поняла и настаивать не стала. Ей внушала робость эта спокойная решимость, и, как всякая мать, — ведь она любила сына! — она радовалась, что может подарить ему эту надежду на счастье.

В эти дни Ариана часто видела Бодуэна издали, когда тот рано утром, после мессы в часовне, выезжал верхом из крепости с соколом на руке и в сопровождении одного только Тибо, но встретилась она с ним лишь однажды.

Бодуэн, — если оставить в стороне государственные дела, — по собственной воле находился практически в полном уединении. Когда он не заседал в совете или не давал аудиенции, он почти не участвовал в повседневной жизни дворца, появляясь на людях лишь ненадолго и держась поодаль; еще того меньше он был склонен участвовать в развлечениях, если только речь шла не о поединках. Ел он чаще всего в одиночестве, прислуживали ему Тибо и Мариетта, неусыпно о нем заботившаяся: она пробовала каждое поданное ему блюдо и пригубливала вино из каждого кувшина. И все же три человека имели к нему доступ в любое время: канцлер Гийом Тирский — они виделись один-два раза ежедневно! — патриарх Амори Нельский и коннетабль Онфруа де Торон, все трое — люди в годах, опытные и мудрые. Молодой король полагался на них, зная, что никогда не получит от них необдуманного совета, что они искренне к нему привязаны и пренебрегают опасностью заразиться: их сединам уже нечего было бояться. Преданность этих троих совсем юному королю, на которого венец был возложен как рождением, так и несчастьем, была беспредельной. Они восхищались его мужеством, его покорностью воле Божией и сплотились вокруг него, образовав крепкую преграду, о которую разбивались все интриги баронов, куда больше заботившихся о собственном могуществе, чем о благе королевства.

Тем временем Иерусалим готовился к свадьбе принцессы Сибиллы. Все знали, что жених, Гийом де Монферра, зашел на стоянку на Кипре, и волнение достигло предела как в городских лавках и мастерских, так и в караван-сараях, в богатых домах и убогих жилищах, и даже в общественных банях, которыми управляли госпитальеры и где запасались самыми тонкими маслами и мылом, которое, по клятвенным заверениям продавцов, было доставлено из Марселя, Савоны или Венеции. Каждый старался выглядеть как можно лучше, и во дворце — особенно в комнатах дам — работа так и кипела. Невеста так прекрасна, что все наряды и все украшения тоже должны быть непревзойденными. И кругом вились куски шелка, парчи, кисеи, атласа и бархата. Примерялись новые уборы, сверкали богатые вышивки; огранщики и мастера-ювелиры — часто это были одни и те же люди, и Торос был в их числе, — без устали чеканили, вправляли камни в оправы, собирали из золота и драгоценных камней короны, ожерелья, пряжки, браслеты, кольца и серьги. Чудесных украшений было так много, что осень в Святом городе словно превратилась в сказочную цветущую весну — да и как могло быть иначе, ведь каждый понимал, что юная девушка, которую вот-вот выдадут замуж, станет королевой Иерусалима, как только Господь призовет к себе ее несчастного брата.