Евгения Марлитт - Совиный дом Страница 26

Беата шла по обширной прихожей со звонкой связкой ключей в руках, за ней следовала горничная с куском только что сотканного полотна.

— Как, ты тут? — воскликнула Беата, и голос ее гулко отразился от стен. — Господи! Куда ты еще отправляешься сегодня вечером?

Клодина стояла под висящей лампой, лицо ее из-под черного кружевного платка казалось бледным, как мрамор.

— Я хотела пожелать тебе доброго вечера, проезжая мимо, — сказала она.

— Ну, входи! Откуда ты? Конечно, из Альтенштейна, судя по твоему торжественному туалету? Я, собственно, сегодня намеревалась навестить вас, но около вашего дома встретила Берг с маленькой, и догадайся, кто третий сидел в экипаже? Господин фон Пальмер. Это возбудило мое любопытство, я попросила позволения тоже воспользоваться нашим экипажем из-за плохой погоды. Оба были, конечно, в большом восторге, как мне показалось. Слушай, Клодина, я мало смыслю в любовных историях, но голову даю на отсечение, здесь будет свадьба.

Рассказывая, Беата ввела кузину в комнату и усадила в кресло с высокой спинкой.

— Ну, скажи, пожалуйста, — воскликнула она из противоположного угла, где искала на столе наперсток, нитки и ножницы, — ты приехала из Альтенштейна? Может быть, герцогская карета во дворе? Да? В таком случае, дитя мое, мы отошлем ее. Наш Лоренц с удовольствием отвезет тебя домой. — Она взглянула на часы: — Двадцать пять минут десятого… ты ведь можешь остаться до десяти? — она позвонила и дала распоряжение вошедшей девушке, потом снова обратилась к Клодине: — Не видела ли ты Лотаря? Егерь герцога приезжал позвать его. Они, верно, и за тобой посылали?

Клодина утвердительно кивнула.

— Какое у тебя жалкое лицо при этом, дорогая! — с улыбкой сказала Беата и села за шитье.

— Мне нездоровится, я гораздо охотнее осталась бы дома.

— Почему же ты не сказала этого прямо?

Клодина покраснела.

— Я не считала себя вправе: герцогиня писала так любезно.

— Да, Клодинхен, собственно говоря, ты не можешь сделать этого, — согласилась Беата и навощила нитку, которой пришивала вешалку к грубому кухонному полотенцу. — Они ведь всегда были добры к тебе, очень добры, — продолжала она, — и эта маленькая герцогиня, несмотря на свою экзальтацию, все-таки душевная женщина, и она так больна. Нет, знаешь, было бы даже нехорошо, если бы ты не принесла для нее такой маленькой жертвы. Если ты боишься, что хозяйство пострадает от твоего отсутствия, то успокойся, девочка, я возьму его на себя.

С этими словами она встала и принялась искать что-то на столе, как будто избегая взглянуть на Клодину.

— Как ты добра, — пробормотала девушка.

Теперь у нее не было отговорки, что обязанности удерживают ее дома. Казалось, все сговорились против нее.

— Но ты мне все еще не сказала, был ли Лотарь в Альтенштейне, — сказала Беата, снова подходя к ней.

— Он играет с его высочеством в ломбер.

— О Господи! Это, кажется, длится всегда очень долго? Кто еще составляет партию?

— Вероятно, камергер или адъютант и еще кто-нибудь… может быть, Пальмер.

— Ах, этот! Действительно, он сказал, что торопится, когда прощался со мной в экипаже. Я предложила ему доехать до Альтенштейна, но он возразил, что шел гулять, когда встретил фрау фон Берг… — это в такой-то дождь, Клодина! — и что он предпочитает идти пешком. «Тоже хорошо», сказала я и дала ему уйти. Меня очень позабавило лицо доброй Берг, когда я ворвалась в карету. По его выражению можно было подумать, что у нее в руках вместо бутылки с молоком — кубок с ядом. Кучер и няня говорили потом, что господин фон Пальмер и фрау фон Берг часто «случайно» встречаются, но говорят между собой по-итальянски, то есть по-французски, так что они ничего не понимают из их разговоров. Но, Боже, уже Лотарь идет сюда, посмотри на собаку!

Прекрасная охотничья собака вскочила и стала у дверей, виляя хвостом; послышались быстрые, легкие шаги, и вошел барон Лотарь. Он с изумлением взглянул на Клодину, которая поднялась и надела на голову платок.

— Ах, кузина, — сказал он с поклоном, — а я считал, что вы в гостиной Альтенштейна. Его высочество так внезапно окончил партию, что я подумал, вы проведете еще часок у герцогини. Его высочество, впрочем, очень несчастливо играл и, кажется, принял это за доброе предзнаменование, ведь он суеверен, как все великие умы. По крайней мере, он часто называл меня кузеном, а это случается только тогда, когда барометр стоит очень высоко.

С этими словами он положил шляпу и снял перчатки.

— Дай мне глоток свежего пива, сестра, — попросил он, изменяя тон, — это сладкое французское вино и сладкие папироски мне ужасно противны… Но разве вы уже хотите уезжать, кузина?

— Останься, — обратилась к Клодине Беата и, обернувшись к брату, прибавила: — Она не совсем здорова, но герцогиня послала за ней карету, и она принуждена была поехать…

Барон Герольд улыбнулся и взял пенящийся стакан, поданный слугой.

— Конечно, — сказал он и залпом выпил его.

Клодина во время этого разговора стояла, завязывая платок; увидев его улыбку, она побледнела, как смерть, и вдруг гордо выпрямилась.

— Конечно, — повторила она дрожащими губами, — я не могла отказаться от приглашения ее высочества. Я сегодня была у нее, буду и завтра, и послезавтра, и стану ежедневно навещать ее, если она прикажет. Я знаю, что поступаю согласно с Иоахимом, когда стараюсь скрасить дни — все равно кого, герцогиня ли это или поденщица, работающая в нашем саду.

Она остановилась, но, казалось, насильно заставила себя замолчать.

— Вели подать карету, Беата, — попросила она, — пора домой, уже поздно.

Улыбка исчезла было с лица Лотаря, но теперь снова появилась. Он глубоко поклонился, как будто соглашаясь с нею.

— Позвольте вас проводить, — сказал он и взялся за шляпу.

— Благодарю вас, мне бы хотелось быть одной.

— Я сожалею, что вам придется еще полчаса переносить мое общество, но не пущу вас одну.

Клодина обняла Беату и поцеловала ее.

— Что с тобой? Ты вся дрожишь, — спросила Беата. — Но ничего, милая! Итак, дай мне знать, когда тебя не будет дома, тогда я возьму девочку к себе.

Клодина снова ехала через молчаливый лес. Она прижалась к углу кареты, притянув к себе платье и крепко захватив рукой его складки, как будто так ей было легче успокоить свое внутреннее волнение.

Рядом с ней сидел Лотарь; свет фонаря падал на его правую руку и заставлял блестеть широкое обручальное кольцо. Оно было совершенно неподвижно, как будто владелец его спал. Ни одного слова не было сказано в этом обитом шелком экипаже, укрывавшем двух людей от непогоды и мрака ночи. В груди девушки кипела буря гнева и горечи: что думал о ней этот человек, за кого считал он ее?! Она не могла представить себе этого, потому что в ушах ее звучали собственные отважные слова: и завтра, и послезавтра я опять поеду и буду ездить каждый день!