Джулия Куинн - Мистер Кэвендиш, я полагаю.. Страница 28

— Действительно?

— Нет.

— Иногда?

Она почувствовала, что улыбается:

— Иногда. Даже чаще, когда я с сестрами.

— Хорошо. – Он снова закрыл глаз. – Я не выношу женщин без чувства юмора.

Она секунду раздумывала над этим, пытаясь понять, почему ей это не нравится. Наконец, она спросила:

— Вы находите юмор и сарказм взаимозаменяемыми?

Он не отвечал, и она пожалела, что спросила. Она должна была знать, что задавать подобные вопросы человеку, насквозь пропитанному спиртным, неразумно. Она отвернулась и посмотрела в окно. Страмфорд остался позади, и сейчас они ехали на север по Линкольширской дороге. Она поняла, что это почти такая же дорога, как та, по которой путешествовала Грейс, когда на нее и вдову напали разбойники. Однако та дорога была дальше от города; если бы она должна была кого–нибудь ограбить, то выбрала бы местно более отдаленное. Плюс, размышляла она, вертя головой, чтобы получше все рассмотреть, здесь не было ни одного места, где можно было бы спрятаться. Разве разбойнику не нужно сидеть в засаде в ожидании подходящего момента?

— Нет. – Она замерла и в ужасе посмотрела на Уиндхэма. Неужели она думала вслух? – Я не думаю, что юмор и сарказм взаимозаменяемы. – Его глаза все еще были закрыты.

— Вы только сейчас отвечаете на мой вопрос?

Он слегка пожал плечами:

— Мне нужно было подумать.

— О, — она снова отвернулась к окну, собираясь вернуться к своим мыслям.

— Это сложный вопрос, — продолжал он. Она снова повернулась к нему. Его глаза были открыты, он внимательно смотрел на нее. Он казался более собранным, чем несколько минут назад. Он, разумеется, не выглядел оксфордским профессором, но однозначно мог поддерживать разговор. – Это зависит от того, — сказал он, — что является предметом для сарказма. И от интонации.

— Конечно, — сказала она, до сих пор не уверенная в том, что он полностью в здравом уме.

— Большинство моих знакомых используют сарказм как оскорбление, поэтому нет, я не нахожу юмор и сарказм взаимозаменяемыми.

Он смотрел на нее с интересом, и она поняла, что он хочет услышать ее мнение. Поразительно. Разве его когда–нибудь интересовало ее мнение? О чем угодно?

— Я согласна, — сказала она.

Он улыбнулся. Совсем чуть–чуть, будто большее усилие могло вызвать у него тошноту.

— Я так и думал, — он замолчал, на один удар сердца. – Кстати, спасибо.

Она почти смутилась – так приятно было слышать это из его уст.

— Пожалуйста.

Его легкая улыбка превратилась в ухмылку:

— Прошло много времени с тех пор, как кто–то меня спасал.

— Полагаю, прошло много времени с тех пор, как Вы нуждались в том, чтобы Вас кто–то спасал.

Она откинулась на сиденье, чувствуя себя до странности довольной. У нее было мало опыта в общении с подвыпившими мужчинами, но то, что ей приходилось видеть – в те редкие моменты, когда родители позволяли ей задержаться дольше обычного, — не впечатляло ее.

Однако, она не могла не радоваться тому, что увидела его с этой стороны. Он всегда был ответственным, в высшей степени собранным и уверенным в себе. Сейчас он не был герцогом Уиндхэмом, одним из немногих в Британии людей с высоким титулом. Сейчас он был просто самим собой – властным и хладнокровным. Когда он стоял в дальнем конце комнаты, управляя множеством людей, люди хотели, чтобы он взял на себя ответственность за них. Они хотели, чтобы он принимал решения, говорил им, что делать.

Джон Донн (прим. ред. — Выдающийся английский поэт — метафизик Джон Донн (1572 — 1631) - не просто классик английского Возрождения; он, как и его современник Шекспир, писатель на все времена. В его стихах искренняя страсть перемешана с задиристым цинизмом и филосовской рефлексией ) ошибался. Некоторые люди были островами, были сами по себе. Как герцог Уиндхэм. Он всегда был таким, даже в самых ранних ее воспоминаниях о нем.

Но не сейчас. В этот раз он нуждался в ней.

Он нуждался в ней.

Это было волнующе.

И самым лучшим в этом было то, что он даже не осознавал этого. Ему не нужно было просить. Она увидела его, нуждавшегося в помощи, оценила ситуацию и стала действовать.

Она принимала решения. Она контролировала ситуацию.

И ему это понравилось. Он сказал, что ему нравится, когда она командует. Этого было достаточно, чтобы ей захотелось обнять саму себя.

— Чему Вы улыбаетесь? – спросил он. – У Вас очень довольный вид.

— Тому, что Вы никогда не сможете понять, – сказала она без горечи.

Ей недоставало его самообладания. Она завидовала ему.

— С Вашей стороны это нечестно, — сказал он с мягким осуждением.

— Это был комплимент, — ответила она, зная, что этого он тоже не поймет.

Одна его бровь поползла вверх:

— Тогда я должен Вам поверить.

— О, я бы никогда не стала льстить, — сказала она. – Я никогда не говорю комплименты просто так. Думаю, они должны что–то значить, как по–вашему?

— Даже если человек не понимает их значения?

Она улыбнулась:

— Даже тогда.

Он улыбнулся в ответ, один уголок его рта слегка скривился. Но все же улыбка была полна юмора и какой–то привязанности. И впервые в жизни Амелия Уиллоуби подумала, что свадьба с герцогом Уиндхэмом могла быть не только ее долгом, но чем–то большим, чем получение титула.

Это могло стать чем–то по–настоящему приятным.

Глава девятая

Хорошо, что у него в венах всё ещё было достаточно алкоголя, когда Амелия столкнулась с ним, размышлял Томас, потому что у него не было здравых причин быть обиженным. И теперь… когда единственное, что осталось после ночи пьяного разгула, было обстрелом в его левом виске (и пульсацией в правом)… он посчитал, что она уже видела худшее и не ушла с криком. Фактически оказалось, будто бы она была весьма рада проехаться с ним в экипаже, спокойно выговаривая ему и закатывая глаза.

Мысль заставила бы его улыбнуться, если бы внезапная встряска на дороге резким толчком не вдавила его мозг в череп… если такое на самом деле было возможно. Он не был профессором анатомии, но этот сценарий казался намного более вероятным чем то, на что это в действительности было похоже – как будто бы наковальня залетела в окно и пронзила его левый висок.

А что касается того, почему его правый висок отстреливал в подобной манере, он мог только предполагать, что это было из сочувствия.

Он издал стон отвращения и сильно ущипнул переносицу, как будто бы эта боль смогла бы уничтожить всю остальную.

Амелия ничего не говорила и почти не смотрела на него, как будто думала, что она вообще не вправе делать это…что сильнее укрепило его в недавно пришедшей уверенности, что она была превосходнейшей женщиной. Она только сидела там с удивительно спокойным выражением на лице, при том, что он, скорее всего, был похож на саму смерть и в любой момент готов был извергнуть на неё содержимое своего желудка