Елена Арсеньева - Осень на краю Страница 29

Мысли Лидии Николаевны начали выстраиваться в определенном направлении. А что, если Дмитрий Аксаков тоже явился финансовым агентом Туманского и той партии, к которой Туманский принадлежал? Что, если деньгам Саши Русановой надлежало после свадьбы быть переведенными на какой-нибудь секретный счет в Цюрихе, Женеве, Париже, Лондоне? Что, если Дмитрий просто-напросто воспользовался неразберихой войны и попытался улизнуть от выполнения своих обязательств?

Ну и ну… Русановы живут сейчас довольно скромно – совсем не так, как могли бы жить владельцы огромного состояния. Видимо, Саша имеет право на совсем небольшой процент от денег, потому что весь капитал находится в распоряжении Дмитрия Аксакова, а он… Вот именно, он! Где же он?

– Зачем вам знать о судьбе Аксакова? – спросила Лидия, почти не сомневаясь, что ответа никакого не получит, а если получит, он не будет иметь никакого отношения к правде.

И угадала – Силантьев пожал плечами:

– Этого я не знаю, и знать сего мне не надобно. Не мое дело! Я человек маленький – поручили мне передать просьбу Андрея Дмитриевича, вас касаемую, я все и исполнил. Теперь ваша работа началась.

Лидия отвела глаза. С тех самых пор, как почти двадцать лет назад она бросилась с волжского откоса, вне себя от горя, потому что не в силах была добиться любви молодого и красивого адвоката Константина Русанова (не погибла обезумевшая девчонка только чудом!), у нее остались два смертельных врага на свете: сам Костя Русанов и счастливая соперница – сестра-близнец Лидии, Эвелина. И даже когда около десяти лет назад Лидия узнала, как поступил красавчик Константин со своей женой и в чем заключается тайна его вдовства, даже после того, как она внешне помирилась с сестрой, давняя ненависть и ревность продолжали грызть ее душу. Третья сестра Понизовских, Олимпиада, по-прежнему глупо, по-девичьи (теперь уж по-стародевичьи!) обожавшая Константина Анатольевича и посвятившая жизнь воспитанию его детей, стала Лидии совершенно чужда и, пожалуй, входила в число вражеских пособников. К племянникам своим, в одночасье сделавшимся несравнимо богаче ее собственных детей, Лидия не могла испытывать не только никаких родственных и даже не родственных, но и хотя бы теплых чувств. Саша и Шурка платили ей тем же и держались по отношению к тете вежливо, но настороженно. Ну и почему она должна теперь, оказавшись перед лицом смертельной опасности, думать о них, заботиться о них, а не о себе?

Лидия Николаевна несколько преувеличивала опасность… Конечно, первое упоминание о Туманском и впрямь повергло ее в кошмарную панику, однако минуты шли, и она постепенно успокаивалась. Когда-то Туманский играл против нее очень сильными козырями. Но смерть Бориски освободила Лидию. Даже если Туманский через своих подручных выполнит старую угрозу и донесет Шатилову о прежних постельных забавах его жены с эсеровским (или все же большевистским? Ах, да не один ли хрен, простите…) боевиком-пролетарием, вернее, вовсе люмпеном и преступником, доказательств тому нет никаких. Одна болтовня, одни наветы!

Наветы Туманского против оправданий Лидии…

Даже если Шатилов поверит (ему известен и огненный темперамент жены, и несколько ее прежних грешков, в том числе роман с Лаврентием, репетитором сына; собственно, с этого романа все и началось, начала плестись та самая паутина, в которой теперь увязла Лидия, словно неосторожная мушка…), итак, даже если Никита Ильич поверит Туманскому, ну что он может сделать? Развестись с женой? А зачем? Они с Лидией взаимно дают друг другу свободу, и если Лидия спокойно переносит присутствие в жизни мужа какой-то Машеньки (по слухам, совсем юная сиротка, которую добрый управляющий хорошо выдал замуж за бессловесного мужа, много старше ее… отыскался же и в Сормове свой Амфитрион), то и Никита, очень может быть, прекрасно знал о существовании Бориски. Все возможно!

Поэтому Лидию ничто и никто не может заставить пойти на поводу у Туманского! Никто и ничто не властно над ней! Кроме… нее самой.

Как всегда! Как было, есть и будет всегда!

– Хорошо, – сказала она, совершенно спокойно глядя в отвратительно благообразное лицо Силантьева. – Я постараюсь узнать то, что вы хотите. – И, помедлив, добавила глумливо: – Не забудьте при случае передать от меня ответный привет господину Туманскому!

Лидия не сомневалась, что доктор Туманский поймет: его власть над мадам Шатиловой кончилась, и если она исполнит его просьбу, то лишь потому, что сама захочет.

Только по этой причине. Ни по какой иной!

Ну да, ну да, конечно… Однако просьба-то все же исходила от Туманского!

Марина вернулась домой и только тут заметила, что потеряла подметку. Наверное, когда увязла в грязи, «форсируя» Чердымовку.

Сяо-лю очень огорчилась и разразилась длинной возмущенной речью, сквозь смысл которой Марина продралась с трудом. А впрочем, чего тут трудного? Все совершенно понятно!

– Эта сапожника настоящий хунхуза еси! Товара бери, нисево не делай, басмак не чини… плохой селовека! Как мозна такой селовека еси – бутунда, никак бутунда!

«Бутунда» по-китайски означало – «не понимаю». Сяо-лю категорически отказывалась понимать, как можно быть таким плохим человеком, который деньги за работу берет, но ничего не делает. Марина тоже считала, что это разбой средь бела дня, однако, честно сказать, денег-то сапожник из «шанхая» с Марины как раз не брал, а брал «товарой», то есть тем самым «сапожным товаром», в котором все обладатели и носители обуви испытывали сейчас такую нужду, что можно было драть с них за починку втридорога. То есть он отыгрывался на других за ее счет. И, конечно, он был очень заинтересован в том, чтобы «мадама Маринка» приходила к нему чинить свои туфли почаще, а значит, почаще приносила плату за работу. Очень может быть, «плохой селовека» нарочно ставил ее подметки на самый некачественный клей – не из рыбьих костей, к примеру сказать, сваренный и считающийся самым лучшим, самым крепким, самым хватким, а сварганенный из какой-нибудь картофельной шелухи. Но так или иначе, а к другому сапожнику дорога Марине была заказана. Ну как углядит, что на подшивку ссыльная фельдшерица приносит не что иное, как прочную резину с автомобильных шин?! Очень запросто можно в полицию за такое угодить и подвергнуться строжайшему допросу: откуда вы, сударыня, взяли сие? Какому автомобилю шины порезали? Ведь и моторизованная техника, и «обувь» для нее вся наперечет – по законам-то военного времени!

Вернувшись домой, Марина первым делом пошарила в сенях за кадкой, в которой томилась свежепросоленная горбуша. Там был тайник, туда они с Сяо-лю прятали запас резины для подметок. Ну конечно, ничего нет. Последние полоски резины Сяо-лю отнесла «хунхузу» две недели назад. Значит, чтобы завтра отдать туфли в починку, нынче придется идти на промысел.