Барбара Картленд - Любовь уходит в полночь Страница 3

В их маленьком скромном домике, крытом соломой, было всегда очень тихо и очень уютно. Пожалуй, ни в каком другом доме в их деревушке Литтл Кумб не царило такой атмосферы сердечной любви и привязанности родных друг к другу. Вся домашняя обстановка, со всеми ее безделушками и мелочами, казалось, была пропитана душевным благорасположением членов семьи друг к другу.

— Что ж, здесь почти можно жить! — сдержанно констатировала сама миссис Беркли, перешагнув порог их жилища после похорон и обводя цепким взглядом доселе незнакомое ей место.

Предметов в комнатах было совсем немного, но все они были хорошего качества и куплены явно не враз, а старательно собирались долгие годы один к одному. Ничто здесь не выбивалось из общего ряда, ни один предмет не противоречил другому. Миссис Беркли нашла в себе силы оценить и добротность мебели, и ухоженность утвари, и чистоту, и что-то еще — ей непонятное, но привлекающее. Например, кое-где были развешаны черно-белые рисунки лошадей, выполненные уверенной рукой, — лошади вскачь, пасущиеся лошади, лошадиные морды с их выразительными глазами. Хотелось остановиться перед каждым рисунком и долго всматриваться в каждый штрих, в каждый росчерк, сделанный рукой художника — безусловно, любителя, но очень талантливого. Привлекали взгляд салфетки и скатерти с вышивкой: белой нитью по белому — это выглядело изысканно и благородно.

И все же Ксению уязвляло высокомерно-снисходительное отношение миссис Беркли к себе и к скромному быту своей семьи — уязвляло значительно больше, чем придирки, упреки и недовольство по повседневным рутинным поводам.

Как часто она была на грани того, чтоб рассказать этой несносной тиранке всю правду о своей матери и увидеть ее реакцию! Но рассказать все — значило бы нарушить данное обещание. И Ксения хранила молчание. Вспоминала. Вспоминала одно из самых значительных событий своей жизни. Тот первый на эту тему разговор с матерью.

Ей было четырнадцать. В один из дней — она и мать были заняты одним делом, шили себе новые фартучки с пелеринкой — миссис Сандон ей сказала: — Доченька, я уверена, ты задумывалась, почему я ничего тебе не рассказываю о моих отце и матери и других членах семьи.

Ксения не успела ответить, как мать продолжила:

— Родня твоего отца живет на севере Англии. В живых из них мало кто и остался, рассказывать почти нечего. Но вот моя семья… О ней ты должна знать все. Ты тоже принадлежишь к этой семье.

— В самом деле, мама! — очнулась вдруг Ксения. — Почему ты мне никогда ни о ком не рассказывала? Да, я задумывалась об этом! Но не решалась докучать расспросами. Или пыталась спросить, но ты уклонялась от разговора, а я не настаивала. Думала, придет такой день, и ты мне расскажешь обо всем сама.

— Верно. А молчала я потому, что мое прошлое — это тайна для всех. И тайной оно и останется, Ксения. Ты должна мне пообещать, что никогда никому не расскажешь о том, что услышишь сейчас.

— Но почему, мамочка? — Ксения не могла удержаться на месте и вскочила на ноги, пританцовывая. — Ой, как все интересно… Но почему, почему это тайна? От кого нам ее хранить? Моим подругам я завтра же…

Мать улыбнулась, глядя, как дочь в нетерпении теребит дрожащими пальцами оборки недошитого передника, и тихо сказала, скрывая нотки лукавства в голосе:

— Никаких подруг, слышишь? Я и твой отец — беглецы. Ясно? Мы сбежали от всех, чтобы быть вместе. Я разорвала все связи не только с родителями, но и с сестрой. А мы с ней — близнецы.

— Ма-а-а-ма?!

Лицо Ксении застыло от изумления.

— Так ты сбежала из дома? Ма-а-ама! Вы с папой от всех скрывались? Вас искали, преследовали? — Она чуть не захлебывалась от восторга — романтические картины погони сменяли в ее голове одна другую. — Вот это да! Как же вам все удалось? А ты ничего не придумала?

— Нет, я ничего не придумала, — с улыбкой ответила мать, прочитывая по лицу дочери ее бурные чувства. — Да, все очень, очень романтично, Ксения, и я никогда об этом не пожалела, ни разу, ни полразочка! — Она защемила кончик мизинца и раскатилась легким заливистым смехом. — И это было не только самое мудрое мое решение, какое я приняла в жизни, но и то, что сделало меня самой счастливой на свете! Я говорю очень серьезно, ты понимаешь? — Ее лицо светилось, ямочки на щеках играли и были убедительнее всего, были самым главным и безошибочным доказательством ее счастья: они за столько лет не сгладились, не исчезли.

Ксения, вспоминая о матери, чаще всего вспоминает ее в тот самый миг — ее мизинчик, эти вот ямочки, легкий звенящий смех… Смех женщины, счастливейшей из живущих.

То, что отец и мать были счастливы, не вызывало сомнений. Достаточно было взглянуть на мамино лицо, когда появлялся отец, и на его глаза, когда он видел ее, подметить, как их взгляды встречаются, чтобы сказать со всею уверенностью: эти двое живут в своем особенном мире, блаженном мире любви и взаимного обожания.

— Я знаю, что ты родилась в Европе! — с игривым вызовом объявила матери Ксения.

— Откуда ты это знаешь? — Миссис Сандон насторожилась.

Ксения рассмеялась.

— Да не волнуйся ты так! Просто все всегда говорят мне, что у меня волосы, как у тебя и у австрийской императрицы, а еще говорят, что в наших жилах должна течь венгерская кровь! Вот прямо так и говорят.

— Что ж… То и другое верно, — тихо ответила миссис Сандон, поглядев на дочь исподлобья.

— Тогда расскажи… расскажи мне все, мама! Обещаю, я никому не скажу ни слова! Ни-ко-му! Ни-ко-гда! — Ксения была так трогательно торжественна и серьезна, что мать не могла сдержать улыбки: нежные губы ее приоткрылись, обнажив полоску жемчужно-белых зубов.

— Ну что ты все улыбаешься, мамочка? Ты мне не веришь?

— Что ты, доченька, я тебе верю… А улыбаюсь я просто так — могу я улыбнуться собственной дочери? Вон ты какая у меня выросла — красивая, стройная…

— Мама, я это все слышу и от людей. Каждый день! По нескольку раз. А ты расскажи мне про все остальное.

Миссис Сандон вздохнула. Мгновение помедлила. Тонкими пальцами поправила прядь волос, упавших на лоб. Прижала запястья к раскрасневшимся вдруг щекам. И объявила:

— Мой отец — твой дед — король Словии Константин.

Ксения судорожно вздохнула, отступила на шаг, всплеснула руками — и не нашлась что сказать. Все, что угодно! Но не такое… Губы ее чуть дрогнули, но так и остались слегка приоткрытыми — только влажно поблескивала полоска таких же, как и у матери, белых ровных жемчужин.

— Это правда, — добавила миссис Сандон все с той же улыбкой, догадываясь о состоянии дочери.

— Точно правда, не сказка? — недоверчиво спросила Ксения, руками обхватив плечи, точно на нее накатил озноб.