Вера Крыжановская - Торжище брака Страница 31

Приезд Кулибиной прервал этот интересный разговор.

Лицо молодой женщины было так расстроено, что хозяйка дома поспешила спросить ее о причине этого волнения.

— Это правда, я взволнована до глубины души. Да и как не волноваться? Я приехала сюда прямо от Тамары, — воскликнула Кулибина.

На всех лицах появилось выражение крайнего любопытства.

— Без сомнения, и вас это бедное создание осаждало слезами и мольбами уговорить Анатолия Павловича вернуться к ней? — спросила Мажаровская.

— О каких просьбах вы говорите? Я целый час провела с Тамарой и не видела ни одной слезинки на ее глазах. Она мужественно переносит свое горе! Спокойная и гордая, она сама распоряжается приготовлениями к аукциону, отправив отца и детей куда-то за город. Тамара — настоящая героиня! Когда я намекнула на Анатолия Павловича, она ответила взглядом, оледенившим мое сердце: «Разве сожалеют о том, кого презирают»? Я говорю вам — это настоящая трагедия.

Слова Нади дышали такой искренностью, что никто не сомневался в правдивости ее рассказа. Насмешливые взгляды стали искать Пфауенберга, но тот уже благоразумно ретировался. Гомерический смех огласил гостиную Мажаровской. Хотя очаровательный Этель Францевич и был известен как отчаянный лгун, но все-таки ужасно так неожиданно быть уличенным во лжи.

Когда смех, вызванный этим комическим инцидентом, наконец, успокоился, многие дамы решили лично повидать Тамару, чтобы своими собственными глазами убедиться в ее настроении. Поэтому молодая девушка, погруженная в свои хлопоты, была крайне удивлена, когда ей доложили, что несколько дам желают ее видеть. Она приказала передать, что не может принять их, так как очень занята. Через несколько минут ей подали карточку, на которой одна из частых посетительниц их дома писала, что она и несколько других дам желают купить некоторые вещи.

Возмущенная такой нескромностью, так как отлично понимала, что одно только любопытство привело сюда всех этих женщин, из которых ни одна не подумала даже навестить несчастного больного, Тамара приказала сказать, что завтра будет аукцион, на котором каждый может купить, что ему угодно. С презрением и ненавистью смотрела молодая девушка на отъезжающие кареты. Она догадывалась, что эти дамы приезжали с единственной целью: полюбоваться, какое впечатление произвел на нее отказ жениха.

Несмотря на бушевавший в ее душе гнев, она с удовольствием заметила, что в сердце не сохранилось ни малейшего чувства к человеку, которого она прежде любила. Чрезмерная гордость, граничившая почти с жестокостью, делала нечувствительной рану, нанесенную ей. Пока Тамара жила счастливо и беззаботно, в мирном семействе Эриксонов, пока в отцовском доме она была окружена уважением и предупредительностью, это чувство незаметно таилось в глубине ее души. Но в эти дни несчастья и одиночества оно с необыкновенной силой пробудилось в ней и овладело всем ее существом.

Эта страстная гордость придала молодой девушке почти мужскую энергию. Спокойно и решительно взялась она за дело, и все ее распоряжения отличались благоразумием и предусмотрительностью, не свойственной ее годам. В несколько дней слабый, мечтательный и нерешительный ребенок превратился в энергичную женщину с необыкновенно сильной волей.

Дав последние указания, адмирал уехал, сказав, что вернется рано утром. Тамара и Фанни остались одни в большой квартире. Баронесса умоляла молодую девушку провести у нее эту тяжелую ночь, но та отказалась, чувствуя себя неспособной переносить присутствие постороннего лица.

Было уже довольно поздно, когда молодая девушка и ее верная камеристка закончили все дела и отнесли вещи, отобранные для себя, в комнату Тамары. Уставшая нравственно и физически, Тамара приказала Фанни ложиться спать на диван, а сама бросилась на кушетку. Сон бежал ее глаз. Большая лампа, прикрытая абажуром, слабо освещала груду вещей, в беспорядке наваленных вокруг нее. Итак, все кончено, все погибло; спокойная жизнь, обманчивые грезы, счастье, положение, богатство — все рушилось, и перед ней, как темная пропасть, рисовалась будущность, полная нищеты, унижения и страданий. Вздох, походивший на стон, вырвался из груди Тамары, и нервная дрожь пробежала по ее телу. Она боялась той жизни, в которую вступала и которая, казалось ей, будет бесконечным рядом тяжелых испытаний.

— Всемогущий Боже! — прошептала она с жаром. — Дай мне силы перенести ниспосылаемое Тобой испытание и до конца остаться верной своему долгу!

На следующий день, в десять часов утра, приехал адмирал, и вскоре начался аукцион. Тамара удалилась в свою бывшую комнату, которая была теперь пуста и имела очень печальный вид. У окна стояло старое выцветшее кресло, которого она никогда прежде не видала и которое, вероятно, было принесено откуда-нибудь из лакейской; на полу валялись пакеты и картонки, приготовленные Фанни, чтобы увезти их с собой на извозчике, и на простом белом столе лежали ее шубка, шляпа и стояла свеча в белом жестяном подсвечнике.

Охваченная неопределенным ужасом, молодая девушка подошла к окну и прижалась пылающим лбом к холодным стеклам. Сначала она апатично следила глазами за движением экипажей на улице. Затем заметила, что масса извозчиков останавливается у их подъезда. Немного погодя стали подъезжать наемные кареты и собственные экипажи. В то же время до ее слуха донесся смутный говор и топот многочисленной толпы. Тяжело дыша, Тамара отошла от окна и, закрыв лицо руками, бросилась в кресло. Все в ней дрожало и возмущалось, а между тем с каким-то бессознательным, лихорадочным любопытством она старалась расслышать, что делалось в зале, где были собраны остатки их прежнего богатства. Сильное нервное возбуждение необычайно обострило чувства. Несмотря на расстояние, она отчетливо слышала, как набавляли цену за античную группу. Вдруг она вздрогнула. До ее ушей долетел слабый удар молотка! Это было знаком, что одна из вещей переходила в чужие руки. Тамаре казалось, что удар был нанесен ее собственному сердцу. Ледяная дрожь пробежала по телу молодой девушки, и она, заткнув уши, прижалась головой к холодному мраморному подоконнику. Она чувствовала, что задыхается. Казалось, что ее окутывает с глухим шумом какое-то черное облако.

Ощущение холода и отчаянный голос Фанни вызвали ее из забытья. Открыв глаза, она увидела расстроенное лицо доброй девушки, которая, вся в слезах, смачивала одеколоном ее лицо и руки.

— Слава Богу! Наконец-то вы, барышня, пришли в себя, — вскричала радостно Фанни. — Вы совсем похолодели. Я думала, что вы умерли и хотела уже бежать за адмиралом. Выпейте, ради Бога, стакан вина — это вас подкрепит.