Сергей Плачинда - Роксолана. Королева Османской империи (сборник) Страница 32

— С Оксаной! — крикнула Роксолана и спрыгнула с дивана, как молодая козочка.

— Тсс! — замахал руками евнух. — Не кричи, потому что услышит Гальшка, будет тогда нам обоим…

— Я молчу, молчу, только скажи, когда я смогу увидеть мою любимую Оксаночку?

— Великий господин позволил мне открывать ворота в султанский сад и пускать на прогулку Оксану после обеда каждый день. Будешь с ней до ужина разговаривать о чем угодно и развлекаться, как вам нравится…

Роксолана счастливыми глазами смотрела на безбородого евнуха и готова была его расцеловать… Но евнух уже собрался убегать, потому что ему не разрешалось быть здесь. Роксолана все же догнала его и спросила еще раз:

— А сегодня я могу видеть Оксану?

— Я же сказал: после обеда… Сейчас все отдыхают, где кто хочет. Я уже впустил Оксану в султанский сад, к фонтану… Беги туда и там увидишь ее. Теперь сама видишь, как много делает бедный Мустафа… Не забывай о Мустафе и ты…

Роксолана уже не слышала слова евнуха, она бежала в султанский сад.

Роксолана через несколько минут оказалась перед решетчатыми воротами султанского сада; ворота были настежь открыты. Навстречу ей по тополиной аллее шла, почти бежала любимая подруга. Роксолана узнала ее издалека. Оксана бросилась в объятия: она целовала подругу, всхлипывала и сквозь слезы все шептала:

— Думала, что уже никогда тебя не увижу, думала обо всем, а особенно — о страшном, потому что эта Гальшка могла отправить тебя на тот свет!

— Только пойдем прочь отсюда в какой-нибудь угол, — говорила Роксолана: она видела здесь наложниц. Они гуляли парами и искоса поглядывали на подруг. — Пойдем к озеру, там всегда тихо, никого нет, только плавают утята и лебеди… Баядерки не любят там гулять: все выглядывают, не выйдет ли на прогулку сам султан… Пойдем…

У озера они сели на скамейку, свесили ноги, утопив в шелковой траве и стали смотреть… никого нигде.

— У меня так много новостей, так много… — сказала Оксана, рассматривая внимательно подругу. — Ты как будто немного похудела, но стала еще красивее… Там, наверное, плохо кормят, может, посадили на кулеш и сухари…

— Нет, — смеялась Роксолана, — кормят хорошо, дают всякие изысканные лакомства.

— Тогда почему похудела?

— Наверное, потому, что слишком соскучилась по Божьему миру и по тебе, и я не знала, что с тобой. Спрашивала Гальшку, и она, как водится, ничего не сказала…

— Это не человек, а злая личина, — сердилась Оксана. — Мне она тоже ничего не говорила, а только показывала палку… Спросить еще кого… но не видела Мустафу.

Роксолана засмеялась.

— Она и мне показывала палку и не один раз.

— Может, хотела ударить?

— Да, хотела ударить за то, что она такая же пленница, как и мы с тобой, только что из других краев: не любит, чтобы ей напоминали об этом.

— Вот как! А знаешь, это хорошо, что она пленница из наших земель… очень хорошо! Как-никак, а наша она, и может чем-то помочь тебе. Советую не раздражать ее, а нежно разговаривать, кое в чем и прислужить, все будет на пользу.

— Я ее не трогаю и отнюдь не хочу раздражать… лишь бы лихо было тихо.

— Знаешь, здесь ходят слухи, что ты скоро заменишь султаншу Фатиму, которая недавно умерла.

— Чушь говорят, — равнодушно сказала Роксолана. — Здесь много красавиц лучше меня…

Но она насторожилась и стала внимательно прислушиваться к словам подруги:

— Говорю тебе, что слышала, слышала и сегодня. Ты не зря попала в двадцатку, отдельно гуляешь, запрещено даже подходить к тебе кому-то из девушек. Султан приходит к тебе со всякими разговорами. С другими он так не поступает. И о чем он болтает с тобой? — интересовалась Оксана, поправляя на подруге ожерелье.

— Это было только один раз — с досадой махнула рукой Роксолана. — Во второй раз уже не приходил, а только прислал Коран.

— Что прислал? — переспросила Оксана.

— Коран, такая у них святая книга, чтобы читала, а я еще и не заглядывала в нее, не знаю, что там написано.

— Это неспроста, — задумалась подруга. — Неспроста: получается, значит, в залах говорят правду.

— Какую правду?

— Такую, что возьмет тебя султаншей: хочет ввести тебя в свой закон, жениться хочет, как на мусульманке.

— Хе… может, я не захочу: это своеволие! У меня есть жених пан Ярема… не стану я султаншей, и мусульманкой не буду никогда!

Султан Великолепный и Роксолана. Песчаная скульптура

Она уже кричала, говорила так страстно, так взволнованно, что даже испугала Оксану: подруга стала перед ней на колени и начала прижимать к себе. Но Роксолана сопротивлялась, отталкивала ее и неистово кричала:

— Не хочу! Это душегубство!

— Тихо, тихо… зачем кричишь как сумасшедшая! Здесь услышат, зачем зовешь сюда беду! Мы невольницы, не должны этого забывать… Может все только глупые сплетни, успокойся! Сядь и послушай меня: здесь насилуют только наложниц, тех девушек, которых набирают для развлечений. Но султанша не наложница, а настоящая султанская жена: ее никогда не обидит султан, это считается преступление против Корана. Ко всему тебя еще будут спрашивать — хочешь ли ты быть султаншей.

— Не хочу! Так и скажу, что не хочу, потому что у меня есть жених пан Ярема.

— Слышала, слышала уже об этом пане Яреме! Забывай своего жениха: отсюда никогда не вырвешься, и никому невесту не вернут, даже если бы этот Ярема пошел на Турцию со всей Сечью. Не отдадут, потому что мы все здесь невольницы: сделают султаншей, лишь бы прочитала кое-что из Корана, поклялась и поцеловала первую страницу этой книги. Все эти их выкрутасы я хорошо знаю еще из Бахчисарая.

Роксолана успокоилась и уже молчала.

— Этот твой пан Ярема неизвестно где, — тянула свое Оксана.

— Я хорошо знаю, что ни в Глинском, ни в Вишневетчине его давно нет: пошел в Сечь и как в воду канул.

— Откуда ты это знаешь? — удивилась Роксолана и снова занервничала.

— Знаю… Я могу свободно выходить из дворца: позволил сам султан, я не наложница, а твоя подруга с ханского Бахчисарая. Меня нельзя трогать никому, и сам евнух Мустафа — ничто для меня!

Роксолана отодвинулась от подруги и не сводила с нее глаз. Тогда тихо спросила:

— Как ты получила разрешение? И кто тебе его дал?

— У меня есть указ, — гордо кивнула пышная красавица. — На этом указе есть печать самого султана, он же позволил мне выходить в город. Я христианка и просила великого султана не запрещать мне ходить в церковь: в городе есть много наших храмов греческой веры. Султан мне разрешил, я здесь только живу для тебя. Так мне сказал евнух Мустафа.