Марина Фиорато - Венецианский контракт Страница 33

Там, где два ряда домов примыкали друг к другу, стояла небольшая квадратная церквушка, увенчанная крестом. Аннибал направился к ней и зашел внутрь; кошка не отставала от него. Для религии у него не было времени. Его воспитали в благочестии, но в Падуе он посещал тайные радикальные лекции, противопоставлявшие Богу науку. Временами он искренне разделял их точку зрения.

Он развернулся в центре небольшого нефа. Там было одно целое окно из мурановского стекла с фигурными разноцветными панелями в виде четырех кораблей с развевающимися ало-золотистыми флагами Венеции, мчащихся по кудрявым фиолетово-голубым волнам. Но кроме нескольких грубо сколоченных деревянных скамеек и деревянного креста на простом алтаре здесь ничего не было – ни чаши, ни книги. Казалось, Бог давно покинул это место; птицы свили гнезда под крышей.

Однако кто-то подметал тут пол – он видел следы от прутьев метлы, оставшиеся в пыли, и белое пятно там, где кто-то пытался счистить птичий помет со скамейки. Аннибал запомнил это, закупорив информацию в бутылку, как любопытный экземпляр, и отложив на хранение в кабинет своего ума.

Снаружи он взглянул на архитрав; золотыми буквами было написано: San Bartolomeo. Святой Варфоломей. Хорошее имя для церкви, ещё лучше – для больницы, подумал он.

Он вернулся в сторожку. Старик сидел, уставившись на медный кубок, стоявший перед ним, словно ждал от него чуда. Его слабоумный сын, всё еще прячась в тени, возле печки, наблюдал за отцом.

Аннибал взял кошель. Он заметно полегчал.

– Спасибо, – сказал он. – А за ваши труды дарю вам кубок. Пусть он благословит вас и поможет вашему сыну, ведь сам Христос благословлял больных и увечных, не так ли? А свои дукаты, конечно, я заберу. – Он пробуравил старика красными испепеляющими глазами своей маски.

Тот взглянул на него круглыми, как дукаты, глазами. Аннибал заметил в них проблески раскаяния и вдруг понял, кто подметает в церкви. Он нащупал пальцами монеты в кошельке: их было три, а не четыре.

– Постойте, – промолвил Бокка, мучаясь от стыда. Он раскрыл свою грязную ладонь. – Вот монета, которую я… нашел… на полу. Она, должно быть, выпала из кошеля, когда вы клали его на стол.

Аннибал налетел на неё, схватив рукой в перчатке. Он заметил, как старик отшатнулся от его клюва.

– Что ж, спасибо, Бокка. Честные люди – такая редкость. В благодарность за ваше благочестие я предложу вам одну возможность. Совет по здравоохранению передал мне этот остров для строительства больницы. Буду рад вашей помощи, так что вы можете остаться и работать на меня.

– О да, доктор, позвольте нам остаться. Мы во всем будем вам помогать, – промолвил Бокка, падая перед ним на колени и целуя перчатку Аннибала.

Аннибал остался доволен собственной хитростью. Бокка был ему нужен, ведь он жил на острове двадцать лет и прекрасно знал его, к тому же старик со своим идиотом теперь будут преданы ему – и не попросят никаких верительных грамот.

– Прекрасно, – сказал он старику. – Я вернусь завтра, а пока не пропускайте никого через эти ворота. С этого дня остров будет называться Lazzaretto Novo.

Аннибал прошел в ворота, торжественно размахивая своим черным плащом, удовлетворенный проделанной работой.

Вернувшись на пирс, он обнаружил, что серая кошка следует за ним, семеня на своих мягких лапках по деревянным планкам к лодке. Когда Аннибал остановился, кошка стала тереться об его ноги, посматривая на него с надеждой. Аннибал поднял её за шиворот. Одно из правил его острова – а он уже считал этот остров своим – гласило, что здесь не должно быть кошек и собак, которые могли распространять заразу. Кошка мирно висела в его руках, он поднял её высоко, чтобы заглянуть ей в морду, прежде чем бросить в море.

Это было ошибкой. Красные стеклянные глаза встретились с золотисто-зелеными, и Аннибал прочел в них полное доверие. Выругавшись, он швырнул кошку в лодку к огромному удивлению гребца, и повёз её обратно к Фондамента Нуове, где и выпустил на свободу на улицы Венеции.

Он был по-королевски исцарапан за свои труды.

Глава 15

Фейра покинула остров позже, чем планировала, из-за приезда странного старика.

Уже спускались сумерки, окрашивая лагуну в серебристый цвет, а город по ту сторону залива – в серый.

Покинув руины и направившись вдоль берега, она почувствовала себя беззащитной, несмотря на то, что снова надела вуаль и медицинский пояс. Фейра достала монетку из-за повязки, повертела её в руке и глубоко вздохнула. Действительно, она была совершенно одна, но ум и знания всё ещё были при ней, и ещё одна золотая монетка. Этого достаточно. Должно быть достаточно.

Она шла по каменной дорожке со стороны города по направлению к селению, где дома тесно жались друг к другу. Подойдя, она заметила черную серповидную лодку, пересекавшую серебряный канал между островом и городом. Гребец направлялся к небольшому пирсу с разноцветным столбом. С бьющимся сердцем она подошла к месту как раз вслед за ним. Он высадил пассажиров, и она с любопытством заметила, что две женщины прикрывали лицо шарфом от морского тумана. Возможно, её вуаль не вызовет вопросов, а покрывало отца, которое она набросила на себя, как накидку, скрывало её иноземный наряд.

Гребец стоял теперь на пирсе, протяжно выкрикивая слово, которого она не знала: “Traghetto! Traghetto!”. Фейра набралась храбрости и направилась к нему. Он протянул руку, и она положила в неё монетку. Он взглянул на монетку в изумлении, а потом на девушку. И пробормотал что-то непонятное ей.

Испугавшись, Фейра показала на монету, а потом на него. Он прищурил глаза, пожал плечами и снова протянул руку. Она сказала, тщательно выговаривая слова: «Это все, что у меня есть».

Он взглянул на неё снова, на этот раз добрее. «Этого более чем достаточно. Вашу руку».

Она подала ему руку, и он помог ей войти в лодку. Он был лишь вторым мужчиной в её жизни, который держал её за руку.

День клонился к закату, и Фейра была одна в лодке. Она подумала, что на закате столько же работников возвращаются из Константинополя домой, в Пера, сколько и здесь – из Венеции на близлежащие острова. В лодке не было скамеек, как на яликах в Босфоре, и когда гребец оттолкнулся от берега, она чуть не упала, и ей пришлось снова схватиться за его руку. Она дрожала от холода, несмотря на покрывало, чувствовала подступившую тошноту, вызванную качкой, и выбилась из сил, стараясь удержаться на ногах. Гребец ловко управлял своей лодкой одним длинным веслом, насвистывая по дороге, и она с большим облегчением смотрела на то, как приближается город, который внушал ей ужас. В ту минуту она хотела лишь одного – оказаться на суше.