Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 35

— Слава тебе, Господи! Я ее вижу! Эдвард, помаши ей!

Вулвортов окружали толпы встречающих. Люди жались поближе к причалу, смеялись, перекликались. А еще — толкали друг друга и торговцев с тележками, нагруженными самыми разными товарами, которые работали тут же, на набережных. Было жарко, в порту пахло жареными во фритюре пирожками, жженым сахаром, потом и женскими духами. Пронзительные крики морских птиц то и дело пробивались через гул голосов и все остальные шумы.

— Лучше бы мы подождали в сторонке! — посетовал негоциант, которому такое оживление было в новинку. — А, наконец-то! Сходни спущены!

Первыми на берег спустилась группа мужчин в кипах — похоже, ортодоксальные евреи. Следом за ними — Бонни под руку с красивым мужчиной в светлом полотняном костюме.

— Эдвард, вот она!

Можно было и не уточнять: они оба смотрели на стройную молодую женщину в длинной темно-серой юбке и очень скромной черной блузке, с собранными в низкий шиньон волосами.

— Лисбет! Господи, это она! Эдвард, как наша девочка переменилась!

Глотая слезы, Мейбл бросилась навстречу своей обожаемой девочке, которую любила, как родную. Бонни и Жан шагнули в сторону, давая ей дорогу. Элизабет увидела, как приемная мать распахивает ей свои объятия, и ее восторженное лицо, и полные слез глаза.

— Ма! Милая моя ма, наконец-то я приехала! — слабым голосом проговорила она, пока Мейбл осыпала ее поцелуями, прижимала к сердцу. — Ма, если б ты только знала! Ричард погиб!

Больше ничего вымолвить Элизабет не смогла. Она просто стояла и упивалась переполнявшей Мейбл бесконечной нежностью, а та тоже плакала, не помня себя от счастья.

Подоспевший Эдвард услышал последние слова молодой женщины. Потрясенный страшной новостью, он обнял своих любимых жену и дочь.

— Едем! — сказал он. — Лисбет, наконец-то ты дома!

7. Чары Дакота-билдинг

Манхэттен, пятница, 14 июля 1899 года, по прошествии часа

Жан Дюкен и Бонни гуляли по Нью-Йорку. Огромный город, чье название всегда навевало на Жана мечтательность, поражал, вызывал почти детское восхищение. Бонни была чрезвычайно горда своей ролью гида. Она указывала жениху на особенности той или иной улицы, объясняла, как лучше ориентироваться в сети прямолинейных улиц.

— Это просто чудо какое-то! Это поразительно! — то и дело повторял Жан. — Даже в Париже я не видел таких высоких зданий! И сколько их еще строится!

По пути они увидели множество строек с сотнями рабочих. Серые глаза Жана сверкали восторгом. С тем же энтузиазмом он любовался и статуей Свободы, освещающей мир, с палубы парома.

При встрече, когда все были представлены друг другу, встал вопрос, как им добраться до Дакота-билдинг. Эдвард Вулворт вынужден был признать, что его автомобиль рассчитан на четверых, так что всех увезти не получится. Устроив на сиденьях Мейбл и Элизабет, негоциант предложил Бонни и Жану сесть в такси, которое наняли для доставки багажа. Но жених с невестой вежливо отказались.

— Мистер Вулворт, мы с удовольствием прогуляемся, — сказала Бонни. — Отвезите домой мадам и Элизабет. В кругу семьи вам будет комфортнее. Дорогу я знаю. Идти далеко, но по дороге всегда можно присесть и отдохнуть!

Мейбл, услышав это, украдкой вздохнула с облегчением. И поблагодарила Бонни улыбкой, полной симпатии.

Они с Жаном шли уже не меньше двух часов. Время от времени Бонни задерживалась перед какой-нибудь витриной. Так, в булочной она купила пончиков, и они съели их на ходу, смеясь и подмигивая друг другу.

Жан улыбался всякий раз, когда они слышали разговоры местных жителей.

— Мне нужно поскорее выучить английский! А наставницей будешь ты, ненаглядная моя невестушка, — заявил он после того, как Бонни перебросилась парой фраз с одной цветочницей.

— А кроме этого, если у нас все-таки будет магазинчик, — еще и азы итальянского и немецкого! — сказала Бонни, радуясь в душе, что они с Жаном так хорошо ладят. — Видишь те высокие деревья? Нам нужно пройти через Сентрал-парк. Это там Элизабет, тогда шестилетняя малышка, спала на скамейке! Но Господь ее уберег, ведь в мире столько негодяев, которые могли ее обидеть. Столько сирот пропадает без вести, а еще скольких принуждают делать всякие пакости…

— Увы, по прошествии десяти лет моя наивная племянница оказалась в лапах Лароша! Обычно я об этом молчу, Бонни, но стоит вспомнить, что Элизабет пережила в апреле, как мне хочется его прикончить! А теперь новое несчастье: она вдова в девятнадцать лет!

Бонни печально кивала. И крепче сжимала локоть жениха, который зачарованно разглядывал фасады высоких домов, раззолоченные заходящим солнцем.

— Скоро мы будем на месте, поэтому вот наш первый урок, — сказала она жизнерадостным тоном, чтобы его отвлечь. — Мы находимся на Манхэттене, это один из пяти районов Нью-Йорка. По-английски район будет «borough»[22]. Ты должен научиться хорошо ориентироваться в городе. Итак, пять районов: Манхэттен, Бруклин, Квинс, Бронкс и Статен-Айленд. В Квинсе у меня живет дядя, мы пригласим его на свадьбу.

— А в Бронксе убили Гийома! — вспомнил Жан. — Бедный мой брат! Он приехал сюда с разбитым сердцем, без жены и с шестилетней Элизабет на руках. Ему было не до красот Нью-Йорка! А теперь трагедия повторилась для Элизабет. Она так радовалась, что возвращается сюда с Ричардом! Они планировали венчание в церкви… На причале на нее было жалко смотреть!

— Ты прав, мадам очень расстроилась, когда увидела ее такой — исхудавшей, бледной до синевы, в мрачной одежде.

— Бонни, мне неприятно, когда ты называешь Мейбл Вулворт мадам. Ты больше не ее домоправительница и не служанка моей племянницы!

— Тут ничего не поделаешь. Я никогда, слышишь, никогда не смогу говорить ей ни «Мейбл», ни «миссис Вулворт». Она либо станет надо мной потешаться, либо ей будет некомфортно. Они с мужем — хорошие, порядочные люди, Жан.

А Дакота-билдинг, в котором Вулворты живут, — и вовсе сказочный замок! Ты сам увидишь. Там и электричество, и центральное отопление, и четыре лифта, и даже площадка для игры в крикет на крыше. Свою первую ночь в Америке ты проведешь в роскошнейшей из резиденций!

— Такой роскоши я даже представить не могу! — улыбнулся Жан, прогоняя мрачные мысли. — И знаешь, Бонни, мне кажется, что этот огромный город меня принимает! И я слышу, как его сердце стучит у нас под ногами… Только представь: вся моя жизнь прошла в Монтиньяке, на берегу Шаранты. Поездка в Ангулем — уже приключение! А теперь я в Америке. И это только твоя заслуга, Бонни.

Эти слова Жан Дюкен подкрепил поцелуем. Планы на будущее у этого нового гражданина Нью-Йорка были наполеоновские.

Дакота-билдинг, в тот же день, в