Роберт Стивенс - Тайна королевы Елисаветы Страница 37

— Да, конечно, ведь другого выхода для меня нет.

— И все время, пока вы будете гулять, я буду находиться по соседству с вами, а с другой стороны пойдет Френсис.

— Я ведь говорила вам, что выбирать мне не из чего, и другого выхода нет; я должна во всем повиноваться вам.

Гель предложил ей руку, чтобы помочь ей выбраться из экипажа, но она сама легко выпрыгнула из него и пошла по тому направлению, откуда они приехали. Гель подождал Френсиса и потом пошел рядом с ней, придерживая пажа за рукав. Кит Боттль в это время хлопотал о том, чтобы накормить и напоить хорошенько лошадей, Румней гулял взад и вперед по дороге, поглощенный всецело, казалось, кружкой эля, которую он держал в руках. Антоний взобрался на пригорок и оттуда смотрел вдаль, не покажется ли Барнет и его люди.

Мерриот молча шагал рядом со своей прекрасной пленницей и невольно задумался о том, не рассказать ли ей теперь всю правду, чтобы она перестала относиться к нему с такой ненавистью: ведь она находилась теперь всецело в его власти и не могла причинить ни малейшего вреда сэру Валентину. Но поверит ли она ему? А если и поверит, разве не может случиться, что она как-нибудь случайно убежит от него в эти два дня? Осторожность предписывала Гелю хранить на этот счет молчание и не выдавать ей своей тайны. И поэтому он решил опять заговорить с ней о смерти ее брата и постараться как-нибудь иначе поколебать в ней уверенность в том, что именно он был убийцей.

— Клянусь вам, м-с Хезльхёрст, — сказал он робко, — что я не наносил вашему брату этой несчастной раны. Во всем этом кроется недоразумение, которое со временем выяснится.

К его удивлению, она не оттолкнула его резко, как он ожидал, но заговорила с ним спокойно и без раздражения, как бы стараясь со своей стороны, выяснить многое, непонятное ей.

— Как можете вы утверждать? — заговорила она тихо. — Я узнала всю эту историю от слуг моего брата, которые присутствовали на вашем поединке.

— Но ведь согласитесь сами, что правосудие не нашло ничего особенного в этом поединке, иначе меня бы сейчас же арестовали в Флитвуде.

— Да ведь вы прекрасно знаете, что свидетели этого поединка были только слуги моего брата и ваш слуга. Все они молчали, так как ваш слуга опасался подвести вас под наказание, а слуги моего брата потому, что… все равно, почему, но во всяком случае, они молчали обо всем, пока я не приехала домой.

— Но почему слуги вашего брата молчали, вы чего-то не договорили сейчас?

— Я могу вам сказать, это неважно. Дело в том, что слуги моего брата находились от вас дальше, чем ваш собственный слуга, и поэтому они видели все недостаточно ясно, им даже показалось, что вы обнажили шпагу, чтобы защитить только свою жизнь, так как мой брат первый напал на вас. Да к тому же и брат мой тоже велел им молчать и не болтать о том, что они видели.

— Ведь это одно уже доказывает то, что ссору начал он, и следовательно зачинщиком и нападающим лицом был именно он сам.

— Что же из этого? Он не хотел прибегнуть к помощи правосудия, потому что плохо верил в его бескорыстие и справедливость, ведь он хорошо знал, что его здесь вообще все ненавидели по соседству. Вы это прекрасно знаете, сэр Валентин. Я смотрю на это дело несколько иначе. Мне все равно, кто первый начал ссору, вы пролили кровь моего брата, и это для меня достаточно, чтобы я желала теперь в свою очередь, чтоб пролилась ваша кровь.

— Но я же уверяю вас, что нисколько не виноват в пролитии крови вашего брата. Верьте мне, что не я убил его.

— Какая наглая ложь с вашей стороны. Ведь мои слуги сами своими глазами видели, как вы нанесли моему брату эту роковую для него рану. Неужели вы воображаете, что так легко можете ввести меня в заблуждение относительно того, кто — истинный виновник смерти моего брата?

— Я говорю только, что во всем этом кроется крупное недоразумение, которое будет выяснено со временем, а пока обстоятельства не сложатся так, что я буду в состоянии доказать противное, вы, конечно, не перестанете меня считать убийцей вашего брата. Клянусь вам…

— Вы говорите о клятве? Вы еще смеете клясться? Вспомните, что было два дня тому назад в городе Клоуне в присутствии местного констебля.

Гель вздохнул и промолчал. Увлеченный разговором с нею, он не обратил внимание на то, что она старалась увлечь его как можно дальше от экипажа, который теперь как раз скрылся у них из виду за поворотом.

— Во всяком случае, время докажет, что я был прав, — сказал он, — и также объяснит вам, почему я решился подвергнуть такую очаровательную особу, как вы, столь тяжелому для нее плену.

— Будем лучше надеяться на то, что время даст мне возможность отомстить за все зло, причиненное мне. Во всяком случае, я еще не потеряла всякую надежду добиться правосудия в этом мире.

— Я ничего не могу возразить вам на это, но надеюсь, что мне не придется прибегнуть к крайнему средству.

— К какому? — спросила она, останавливаясь и глядя ему прямо в глаза.

— Предположите, что вы, проезжая через какой-либо город, вздумали бы высунуться из экипажа и начали бы кричать и звать к себе на помощь.

— Что тогда?

— Тогда мне пришлось бы собственными руками завязать шелковым платком самый очаровательный ротик во всей Англии.

— Ну, раньше, чем вы успели бы это сделать, я бы уже созвала целое сборище вокруг экипажа. Будьте уверены, что нашлись бы тогда люди, которым вам пришлось бы давать ответ за ваше обращение со мной.

— Я сказал бы им немедленно, что вы — сумасшедшая, и вас поручили моему надзору.

— Новая ложь с вашей стороны, — и только!

— Нет, это не была бы ложь. Разве это не сумасшествие, когда хорошенькая женщина ставит себе задачей погубить человека, не причинившего ей никакого вреда?

Она ничего не ответила на это, и они молча вернулись к экипажу. Румней стоял около него, отвернувшись и глядя вдаль в глубокой задумчивости. Он поднял голову при их приближении и быстро сел потом на свою лошадь; остальные разбойники последовали его примеру во главе с Боттлем. М-с Хезльхёрст позволила Гелю помочь ей взобраться в колымагу. Френсис вошел в нее вслед за нею. Мерриот позвал Антония и тоже сел на лошадь.

Как только Антоний присоединился к остальному обществу, Гель подал знак Боттлю, что все готово к выступлению каравана. Лошади налегли на упряжь, тяжелая колымага медленно тронулась с места и проехала несколько шагов, но вдруг раздался треск, одно из задних колес свалилось, и весь экипаж грузно опустился на одну сторону.

Антоний быстро соскочил с лошади и освидетельствовал упавшее колесо. Он с первого же взгляда убедился в том, что ось была только что перед тем перепилена острой пилой.