Сьюзен Виггз - Страж ночи Страница 37

Империа замолчала, и Лаура произнесла:

— Не уверена, что понимаю, о чем вы.

Старуха опустила ее руку.

— Дети! Они оставляют тебе детей.

Лаура изумленно уставилась на Империю.

— У меня их было шестеро, все дочери, и все они умерли. Первые четыре не дожили даже до годовалого возраста. Двоих я продала. Да! Я продала своих дочерей человеку, который намеривался удовлетворить с ними свою похоть. Ты думаешь, что никогда не дойдешь до такой степени отчаяния, никогда не падешь так низко, чтобы продать своих родных детей ради того, чтобы самой выжить? Не зарекайся!

Лаура верила, что любая женщина может дойти до крайней черты нравственного падения, все зависит лишь от того, насколько жестока будет к ней судьба. Ее собственная мать поступила именно так, и именно по этой причине Лаура решила никогда не рожать детей.

— Нищета, которая поразит тебя после многих лет роскоши, окажется похожей на безумие, она будет жечь тебя, съедать изнутри. Ты проклянешь себя, жизнь, мир, любовников, ремесло, судьбу… и детей, брошенных их отцами. Но есть еще кое-что, чем наградят тебя любовники, помимо голодных детских ртов. Это болезнь. Иногда это небольшая неприятность, после которой ты уже не способна рожать. В моем случае это было бы просто благом! Но я заразилась сифилисом, и ты видишь, что со мной теперь стало. Я ходячий труп, гниющий изнутри. Иисусе! Помоги же мне умереть, Господи!

Лаура почувствовала, что из глаз ее катятся слезы.

— Мадонна, если бы я могла хоть как-то облегчить вашу боль…

— Зажги мне свечу. Я слепну и жажду света, — голос старухи стал прерывистым, словно она исчерпала запас своих сил. — И хорошенько подумай, ту ли дорожку ты выбрала. А теперь уходи, я устала.

Лаура поднялась, и как раз в этот миг в палату вошел Сандро, словно подслушивал за дверью. Его плащ развевался, сапоги скрипели. Девушка с ненавистью глянула на него. Как он посмел привести ее в эту больницу и представить несчастной старухе, обреченной на долгое страдание и мучительную смерть? Таким образом он хотел добиться, чтобы она изменила принятое решение и отказалась от мысли стать куртизанкой — равно как и от искусства? Самый жестокий и бессердечный человек во всем подлунном мире!

— До свидания, Империа! Мы уходим, — попрощался он.

— Тогда до следующей недели?

— Да, конечно.

Лаура от удивления вытаращила глаза, а Кавалли улыбнулся и наклонился, чтобы поцеловать желтую, как пергамент щеку больной.

— До следующей недели, — повторил он и вышел.

Гнев Лауры сменился чувством стыда.

— Вы приходите сюда каждую неделю?

Кавалли задержался, чтобы положить внушительную пригоршню монет в ящик для подаяний.

— Да.

— Но почему?

Его лицо оставалось бесстрастным.

— Потому что никто другой не навещает Империю.

Лаура вышла вслед за ним на улицу и с наслаждением вдохнула холодный свежий воздух, словно хотела утолить страшную жажду. Будь он проклят! Только стоило ей решить, что Кавалли заслуживает добросердечного отношения, как он снова жестоко ее разочаровал.

Они стояли на ступеньках. Девушка с трудом сдерживала дрожь.

— Я не знаю, чего вы пытаетесь добиться, но высоко ценю ваше участие. Однако мое решение остается неизменным.

— Боже, неужели несчастье блистательной в прошлом куртизанки не произвело на вас впечатления?

— Мне она представляется беззаботной в молодости женщиной, к которой слишком поздно пришла мудрость. Я же такой себя не считаю.

Жизнь куртизанки для меня продлится недолго. К тому же, мадонна дель Рубия в последнее время очень внимательна и придирчива в выборе клиентов своего заведения. Горький опыт подруг многому ее научил.

— Полагаете, самая известная в городе сводница непогрешима и не в состоянии ошибиться?

— О, замолчите!

Лаура отвернулась. Сандро схватил ее за руку и повернул к себе лицом.

— Вы упрямее ослицы! Ладно, допустим, вы избежите судьбы Империи. Возможно, ваше тело останется здоровым, но сердце?..

— А что сердце?

Девушка чувствовала, как его пальцы все сильнее сжимают ее плечо.

— По крайней мере, оно у меня есть!

Она отвернулась.

— Вдруг какой-нибудь мужчина разобьет ваше сердце, Лаура?

Сандро пытливо заглянул ей в глаза.

— Хотелось бы мне посмотреть на этого мужчину! Уж не себя ли вы имеете в виду? — бросила она и тут же пожалела о сказанном.

Наклонившись так, что горячее дыхание коснулось ее щеки, Кавалли спросил:

— Может… мне стоит попытаться купить вашу первую ночь?

Лаура замерла от удивления. Она полагала, что они ведут речь о чем-то более глубоком, нежели плотская страсть.

— Нет… то есть, да… но… впрочем, как вам будет угодно.

— Мне это не будет угодно. Дело в том, что я не имею обыкновения посещать публичные дома и не собираюсь что-либо менять в своих привычках, — возразил Сандро, увлекая ее в тень.

Поцелуй был столь горяч и крепок, что исторгнул из груди девушки бессильный стон.

Как же легко удается этому мужчине отыскивать ее глубоко запрятанные страхи и играть на них столь безжалостно! Охваченная возмущением, Лаура отпрянула и вырвалась из объятий.

— Немедленно прекратите!

Его губы искривились жесткою усмешкой.

— Разве вы на самом деле хотите, чтобы я прекратил?

— Вы просто нелепы, — прошептала Лаура.

Он со смешком приподнял бровь:

— О? Нелеп? Вы искренне говорите? Однако ваши глаза свидетельствуют о другом!

Лаура смутилась. Что ж, она тоже сумеет быть такой же жестокой.

— Я не позволю вам так просто воспользоваться мною! Вы все равно не сможете вернуть себе утраченную молодость и не измените свое прошлое: то, что не дали счастья жене и плохо воспитали сына, которого теперь ненавидите и презираете, — она говорила внятно, подчеркивая каждое слово.

Сандро застыл, впившись в нее взглядом. Лаура увидела боль в его глазах и поняла, что желанная цель достигнута: она задела его за живое.

— Вы выиграли, Лаура, — тихо сказал Страж Ночи. — Я давно уже научился понимать, когда стоит бороться, а когда необходимо отступить. Оставим друг друга в покое.

Спустя два дня Кавалли стоял на мосту Риальто. Слова Лауры, брошенные ею после свидания с Империей, все еще терзали ему душу. Глядя на беспечно прогуливающихся молодых людей, он сожалел об ушедшей молодости. Их лица сияли жизнерадостностью и чистотой души, а его было изрезано морщинами и не несло на себе отпечатка чего-либо другого, кроме боли, усталости и тревоги. Из-под украшенных перьями шапочек молодых людей ниспадали густыми завитками волосы, а его некогда густая шевелюра, сверкавшая серебром, в последнее время начинала редеть.