Эльза Вернер - Мираж Страница 37

Наконец между колоннами у входа показалась женская фигура, закутанная в восточный бурнус из белого кашемира с капюшоном, низко надвинутым на лоб. Рейнгард поспешно пошел ей навстречу, и через минуту трепещущая девушка прижалась к нему, как бы ища у него защиты.

— Как вы могли решиться на это, Зинаида? — тихо сказал он.

Девушка, очевидно, ожидала иного приема. Пораженная, почти растерявшись, она посмотрела на него. Это ведь походило на упрек!

— Нам не оставили выбора, — сказала она, еще задыхаясь от быстрой ходьбы. — Я умоляла Зоннека дать нам возможность увидеться — он отказался, не хотел даже передать вам письмо, а я знала, что вы ждете…

— Нет, — мрачно перебил ее Рейнгард, — я ничего больше не ждал после того, что было вчера.

— Не ждали? Значит, вы уехали бы, не простившись, не повидавшись со мной? Не может быть, Рейнгард!

— Пеняйте на тех, кто сделал невозможным для меня прощание с вами, — жестко сказал Эрвальд: — Неужели вы думали, что я приду в дом, из которого меня выгнали?

— Нет, я этого не думала, — горячо заговорила Зинаида, — но надеялась получить от вас весть через Зоннека. Он ничего не принес мне, ни одного слова. Я напрасно ждала до полудня; тогда я схватилась за последнее средство и послала к вам Фатьму с письмом. Я знала, что вы придете на мой зов.

— На ваш зов — да. Но вам не следовало назначать это место и это время: нас могут застать здесь. Приезжие часто посещают развалины в лунные ночи. Что, если вас увидят?

— Я не думала об этом, когда шла сюда, — сказала Зинаида с упреком, который не в силах была скрыть, но Рейнгард серьезно возразил:

— В таком случае я обязан об этом подумать за вас. Здесь нельзя оставаться; здесь светло как днем, и всякий, кто зайдет, сейчас же увидит вас. Пойдемте, Зинаида!

Он повел девушку к колоннаде, в глубокую тень. Зинаида пошла за ним, но на нее точно пахнуло ледяным холодом. Она в смертельной тоске ждала минуты, когда можно будет уйти из дома незамеченной, она бежала сюда, точно за нею гнались, думая, что Рейнгард бросится ей навстречу, бурно прижмет к своей груди, осыплет ее выражениями благодарности за такое доказательство ее любви, а он… Правда, он обвил ее рукой, но только для того, чтобы оградить ее, он заботился о том, чтобы укрыть ее от чужого взора, у него не было для нее ни одного нежного слова.

Зинаиде показалась почти оскорблением эта забота о ее репутации, эта осторожность со стороны человека, вообще не знавшего осторожности. Как он мог в эту минуту думать о чем-нибудь, кроме того, что он видит ее! Ей не было дела до мира, зачем же он думал о нем? И он все еще держался холодного «вы» и этим принуждал и ее к тому же. Ведь вчера, в ту блаженную минуту, когда ее голова лежала у него на груди, она услышала от него первое «ты»!..

Ни он, ни она не говорили. Во втором дворе храма Рейнгард остановился; здесь они были достаточно далеко от входа и могли не бояться, что их увидят. Кругом поднимался лес колонн; между ними высились исполинские каменные изваяния древних богов и статуи фараонов; белый свет заливал все вокруг. В храме стояла глубокая тишина; ухо не могло уловить ни одного звука, и тем не менее чудилось какое-то таинственное движение вокруг, и каменные изваяния казались живыми; они точно шевелились в этом белом свете.

Рейнгард первый прервал молчание. Очевидно, он почувствовал, как подействовала его встреча на Зинаиду, потому что в его голосе слышалась просьба о прощении.

— Благодарю вас, Зинаида, за то, что вы дали мне возможность проститься. Мое предложение было принято так, что я не мог и не должен был требовать свидания. Вы сами должны это понимать.

Зинаида не понимала этого, но довольно было его мягкого, просительного тона, чтобы обезоружить ее. Отец был прав: она была вся во власти этого человека. Стоило ему выказать ей любовь, и вся ее душа устремилась к нему.

— Вы чувствуете себя оскорбленным, — тихо сказала она. — Я вполне понимаю это и могу сказать только, что и мне так же тяжело, что я всей душой страдаю вместе с вами. Оттого я и пришла, и…

Она не окончила; ее глаза с боязливым вопросом старались встретиться с его глазами.

— И мы должны проститься, — договорил он.

— Сегодня же, Рейнгард? Я думала — завтра.

— Это невозможно. Наши люди сегодня, наконец, прибыли, и мы не можем больше терять ни одного дня. Мы выезжаем завтра на рассвете, и у меня не будет свободной ни минуты. Выступление вроде нашего, с целым караваном, не может не привлечь к себе внимания, все жильцы гостиницы соберутся для проводов, весь Луксор сбежится; ведь это — событие для деревни.

Зинаида сдвинула назад капюшон, закрывавший ее голову. Луна ярко осветила ее лицо; оно было бледнее обычного, но на нем было почти торжество.

— Я знаю и не хочу видеть вас наедине, Рейнгард. Отец думает, что ваш отъезд означает для нас разлуку, а он, напротив, соединит нас, — сказала Зинаида.

Эрвальд посмотрел на нее с недоумением.

— Я не понимаю вас. Что вы собираетесь делать?

— Я все сделаю ради тебя! — страстно воскликнула она. — Запрещение отца не оторвет меня от тебя; ты найдешь меня достойной себя! Завтра утром я буду там и прощусь с тобой при всех; все узнают, что мы помолвлены, и ты заключишь меня в объятия, как свою невесту. Потом я пойду к отцу и скажу ему, что сделала; тогда он уже не разлучит нас. — Молодая девушка пылала торжеством и, увлеченная своим смелым планом, не замечала молчания Рейнгарда. Счастливая, победоносная улыбка играла на ее губах, и она продолжала несколько тише, но с горячим чувством: — Ты видишь, нам нет надобности так трусливо прятаться от посторонних глаз; если нас застанут здесь, то лишь узнают сегодня то, что будет известно завтра всем, и всякий признает за женихом и невестой право прогуляться вместе в последний вечер перед разлукой.

Рейнгард все еще молчал. Только теперь он спросил с расстановкой:

— А господин фон Осмар?

— Отец согласится, должен будет согласиться, когда я сделаю это; ему не останется ничего другого.

— О, да, он согласится, — сказал Эрвальд резко и с горечью, — но от всей души будет проклинать авантюриста, который был настолько ловок, что сумел в последнюю минуту завладеть своей жертвой. Неужели я должен напрашиваться на то, чтобы мне еще раз сказали это?

— Рейнгард!

— Нет, видит Бог, я этого не сделаю! Довольно с меня и одного раза!

Он порывисто отвернулся.

Зинаида утратила всякое мужество. Она ни минуты не сомневалась, что любимый ею человек встретит со страстным восторгом ее план, который непременно должен был привести к цели, и вдруг он так принял его! Опять ледяная рука сжала ее горячо бьющееся сердце.