Кэт Мартин - Сладкая месть Страница 39

— Какое сожаление! Я не ожидал этого от тебя. Но не будь ты такой талантливой актрисой, Рейн не лежал бы сейчас при смерти.

— Ч-что! Неужели вы думаете, что это я его застрелила?

Его высокие скулы побледнели.

— Ваше представление чрезвычайно трогательно, миссис Уиндэм… или мисс Эсбюри? Но дело в том, что мой друг опасно ранен, и только вас можно в этом винить.

— Но я не стреляла в него! Когда Рейн поправится, он сможет сам рассказать, что произошло, — она склонилась над широким деревянным столом, умоляя его поверить, что она говорит правду, — Рейн сам сможет вам сказать, что это не я.

— Боюсь, мисс Эсбюри, что вы заблуждаетесь на этот счет. Понимаете ли, его сиятельство уже несколько раз приходил в себя. И он ясно назвал вас убийцей.

— Но Рейн не мог этого сделать! Не мог!

— Уверяю вас, он так сказал.

— Я не верю вам. Вы лжете! Я думала, вы его друг.

— Да, я его друг. И еще я человек, верящий в правосудие. И если бы не Рейн, я бы с радостью дождался, когда вас повесят.

Дрожа всем телом, Джоселин упала на стул, пытаясь побороть приступ тошноты и собраться с мыслями.

— Если вы считаете, что я виновна, зачем же вы пришли?

— Если говорить прямо, я пришел, чтобы предоставить вам выбор. Вы можете оставаться здесь, на господской половине, в ожидании процесса за попытку убийства в случае, если Рейн поправится, или обвинения, десятилетнего приговора и пожизненного заключения в случае его смерти — или быть сосланной за свое преступление.

— Сосланной?

Его взгляд был по-прежнему жестким.

— Скорее всего, на Ямайку. Так как вывоз рабов запрещен, возникла большая потребность в труде заключенных.

— Но я… я не убивала его, — слабо возразила она.

— Если правда такова, предлагаю вам предстать перед судом. Если вы невиновны, суд вас оправдает.

Суд или ссылка, у Джоселин перехватило горло.

Господи, о Господи, этого не может быть! Но так было.

Она хотела возразить, сказать, как это несправедливо, но боль в горле помешала говорить. Разве жизнь когда-нибудь была к ней справедлива? Конечно, нет, с тех пор, как умер отец. После встречи с Рейном все изменилось. Но теперь снова все обратилось против нее.

— Если вам требуется какое-то время на то, чтобы принять решение, я приду через день или два и вы сообщите мне его, — маркиз направился к двери.

— Нет, — Джоселин облизнула губы, пересохшие вдруг настолько, что она едва могла говорить. — Вы можете узнать мое решение сейчас.

Как будто она приняла решение. Как она может решиться предстать перед судом, когда неизвестно, кто истинный виновник? Когда ей ничем не доказать своей правоты? Предстать перед судом — безнадежно. У нее не было доказательств, слуги осудили ее, и даже Рейн считал, что она виновна.

— Я приму ваше предложение о высылке. Мы оба понимаем, что у меня нет другого выбора.

Маркиз поднял густые черные брови. Он мгновение смотрел на нее, потом сухо поклонился. Его лицо ничего не выражало.

— Как вам угодно. Я сам позабочусь о деталях. Он направился к двери, его темно-красный фрак и белоснежная рубашка контрастировали с серыми стенами тюрьмы. Молча пройдя мимо Джоселин, он кивнул охраннику, открывшему низкую деревянную дверцу.

— Я бы хотела, милорд, — сказала ему вслед Джоселин, — чтобы вы знали, что я не стреляла в его сиятельство. Он был… чрезвычайно дорог мне. Я надеялась, что он мог… сохранить какие-то добрые чувства ко мне. Но после того, что он сказал, очевидно, что это не так. И все-таки я желаю ему скорейшего выздоровления с Божьей помощью. Прошу вас передать ему это.

Маркиз не ответил, просто наклонился в низком дверном проеме и вышел.

Когда толстый охранник снова вошел в комнату, Джоселин подняла подбородок и заставила себя встать. Вся ее воля, вся невероятная решимость ушли на то, чтобы не упасть на каменный пол и не предаться отчаянию.

Ее глаза были полны слез, но она смахнула их, стараясь, чтобы охранник ничего не заметил.

— У тебя новая камера, киска. Просто чудо для убийцы.

— Виконт жив.

— Все едино — ты же пролила его дивную голубую кровь.

Джоселин не ответила. Она следовала за охранником по коридору в новую, не столь отвратительную камеру. Но сердце ее было разбито. Она так надеялась… она была так наивна. Она доверяла ему, смотрела на него так, как не смотрела ни на кого другого. Она его любила.

И цена, которую ей придется за это заплатить, выше любой другой.

— Как он? — спросил Доминик у Кэтрин, заходя в их спальню, как раз напротив комнаты, в которой Рейн забылся лихорадочным сном.

— Достаточно хорошо, учитывая обстоятельства. У него по-прежнему лихорадка. Мы купали его в холодной воде.

Доминик выглядел усталым, заметила Кэтрин, он беспокоился за друга. Ее сердце устремилось к нему.

— Доктор еще с ним?

— Да. И Александра с ним. Бедняжка спит даже меньше нас.

Ее муж, одетый в тот же темно-красный фрак, что и в тюрьме, пересек комнату и опустил занавески, пытаясь загородиться от яркого вечернего солнца.

— Может быть, мы сможем немного поспать до ужина, — сказал он, возвращаясь к ней.

— Надеюсь, малютка Рэндалл спит спокойно. Он ведь впервые остался без нас так надолго.

Доминик коснулся рукой ее подбородка.

— Наш сын поживает замечательно. У него прекрасная кормилица и нянюшка, балующая его донельзя. Скорее его папа и мама с трудом обходятся без него.

Кэтрин улыбнулась, глядя в прекрасные темные глаза мужа. Потом ее улыбка угасла.

— Ты виделся с ней? Доминик кивнул.

— Я не хочу, чтобы об этом услышала Александра. Я знаю, что она не одобрит этого. Честно говоря, я тоже не одобряю, но Рейн пожелал этого, и так тому и быть.

— Что она сказала? — спросила Кэтрин.

— Именно то, чего я ожидал. Что она ни в чем не виновата.

Доминик опустился в кресло перед камином, Кэтрин приблизилась к нему сзади. Она положила руки на его широкие плечи и стала массировать их, чтобы расслабились мышцы.

— Я так понимаю, что ты ей не поверил.

— Я сказал ей, что если она говорит правду, ей следует остаться в Лондоне и дождаться суда.

— И?

— Она согласилась на высылку.

— Тогда она должна быть виновна.

— Она виновна, в этом нет сомнений. Рейн сказал констеблю, что она направила на него пистолет, едва он вошел в комнату. Накануне они поссорились, что-то связанное с ее отцом, — он провел Рукой по своим густым черным волосам. — Рейн не дурак. Я не могу поверить, что она сумела так его провести.

— Ты уверен, что другого ответа нет? Что нет хоть какого-то шанса, что Рейн и слуги ошиблись?

— Господи, как бы я этого хотел. Но улики кажутся неопровержимыми.

— У тебя была возможность поговорить с судьей?