Анастасия Дробина - Король-одиночка Страница 4

– Нехай идут, – кивнул гость, и уставшие музыканты по знаку метрдотеля гуськом спустились с эстрады. – Мы ненадолго, Семеныч.

– Ай, мне-то что, хоть до завтра, – зевнул служащий ресторана. – Захочете чего – свистнешь.

Оглушительно хлопнула входная дверь. Через зал пулей промчалось взъерошенное существо в линялых джинсах и майке с изображением гологрудой красотки. Из-под бейсболки, надетой козырьком назад, топорщились рыжие волосы. Каким-то чудом мальчишка успел затормозить перед метрдотелем:

– Здрасьте, Есиф Семеныч… Таракан! Там Король! И Маргарита Спиридоновна с ним! Тока что подгребли с фасоном!

– Сядь, не верещи, – поморщился Таракан. – Могли б и пораньше.

– Король вам не пожарная машина! – бросил парень. Кинув хитрый взгляд на Графа, театрально раскланялся. – Ой, глазам не верю! То ж Графчик! То ж наше солнце ясное! Ой, гордый какой стал, знакомых с фасада уже не узнает!

Таракан отвернулся, скрывая усмешку. Граф, не меняясь в лице, смотрел в сторону.

– С ума сойти, что по Одессе делается! – не унимался мальчишка. – Таракан, сукой буду, если вру, – вчера его с Розкой Понизовской возле Оперного видал! Девочка, как положено, здоровается, улыбается, за самочувствие, туда-сюда… А это недоразумение хоть бы рожу сменило! Шнобель утюгом – и мимо, как неродной! Я что, уже не у себя дома?! Никакого… – он осекся от прикосновения сзади, оглянулся, – Король, я за базар отвечаю!

– Сходи лучше машину отгони.

Парень состроил недовольную гримасу. Засунул руки в карманы, вразвалку тронулся к выходу. Король отодвинул стул для своей дамы – молодой женщины в черном платье. Она села, поздоровалась с Тараканом, улыбнулась Графу. Неяркий свет заискрился на ее рыжих, распущенных по плечам волосах, блеснул в сонных, как у кошки, глазах. Граф мельком взглянул на нее, удивился:

– Палсо э жувлы адай? [7]

– На дар. Мангав, на ракир романэс [8].

Граф пожал плечами. Покосился на закрывшуюся дверь зала.

– Ты его совсем распустил.

– Лягушонка-то? – усмехнулся Король. – Он мне второй день покоя не дает. Чего ты с ним не поздоровался?

– А кто он такой?

– Все равно, мог бы уж. Зяму Лягушонка в Одессе уважают… Ты товар проверил?

– Обижаешь. Я тебе доверяю.

– Скажи Белашу – позвоню.

– Он сейчас не в Москве. – Граф затянулся сигаретой. Облако дыма скрыло его лицо. – Улетел в Варшаву, по делам. Только через месяц будет.

– А как же свадьба твоя?

– Да ведь уже отыграли, золотой…

– Когда это? – Король поднял голову, внимательно взглянул на Графа. – А говорил – после Пасхи…

– Так вышло. Извини, не мог тебя найти. Ты, кажется, в Бадахшане был.

Король медленно кивнул, задумался. Граф украдкой, из-под полуопущенных век следил за ним. Таракан, отодвинувшись в тень, вертел в пальцах пустой бокал, молчал. Рыжеволосая женщина в упор разглядывала Графа.

Луна переместилась в другое окно. Король кинул взгляд на часы.

– Ладно. Все равно в Москве скоро буду. Вашим всем привет.

– Передам, золотой. Будь здоров. – Граф поднялся, жестом попрощался с Тараканом, пошел к выходу. Король провожал его глазами.

– Обезьяна вшивая, – послышалось за его спиной. Зямка Лягушонок не решился сесть, но встал перед Королем в самой непринужденной позе, заложив руки за спину и отставив ногу. – Король, ну взгляни на него! Сам даже не в законе, а с наглой мордой по Одессе ходит.

– На свою морду посмотри.

– Ну, знаете! Никто еще не жаловался! Маргарита Спиридоновна, обратите внимание – я обиделся…

– Зямка, сядь, не мелькай, – женщина повернулась к Королю. – Слушай, он мне тоже не нравится.

– Потому что вокруг тебя не скакал.

– Положить мне на его скакания! – вдруг взорвалась она. – Зачем тебе эти цыгане сдались – не пойму! Других зубных болей мало? Развел родственничков – ни уму, ни сердцу…

Король усмехнулся, промолчал. Полоса света упала на его темное от загара лицо, резко обозначила скулы, тяжелую линию подбородка, две глубоких морщины над густыми бровями. Светлые серые глаза не выражали ничего. Спустя минуту он негромко позвал:

– Таракан… Ленька! Спишь, что ли?

В самом деле задремавший Таракан мотнул головой, недовольно поморщился:

– Заснешь с тобой… Ни днем, ни ночью покоя нет.

– Ты что думаешь?

– Ничего не думаю. – Таракан встал с облегченно заскрипевшего стула и постучал себя ребром ладони по шее. – Вот тут мне уже твоя родня цыганская… Поехали в порт!

Ночью зазвонил телефон. Марго проснулась первая, вскочила, босиком перебежала комнату. Не открывая глаз, Король слушал, как она яростно шепчет в трубку:

– Кали никта, кали никта! А сколько времени, ты знаешь, сукин сын?! Сплю я, сплю, и все, утром звони! Что «парагалло»?.. Да говори медленнее, не пойму я! Ладно, хорошо, завтра. Будь здоров… Холера единокровная.

Осторожно положив трубку на рычаг, она вернулась к кровати.

– Петрос прилетел? – сонно спросил Король.

– Замучил совсем! – видя, что он не спит, Марго с размаху повалилась на постель. – Володька, застрели его, а?

– Международный скандал, – предупредил Король, переворачиваясь на спину. – Совести у тебя нет. Мальчик из Афин по два раза в месяц носится…

– А тебе, сволочь, хоть бы хрен.

– Шла б ты, мать, за него. Пока берет.

– Тебя не спросилась, – отрезала она. Сердито сбросив его ладонь, села. Король вытянул руку, на ощупь нашел грудь Марго. Женщина опять недовольно отстранила его. – Опять в Москву, высунув язык, несешься? Не надоело? Привез бы их сюда – и дело с концом.

– Белка замуж вышла, не поедет.

– Девчонку свою вези.

– И куда ее девать?

– Не знаю. Только ребенок на глазах должен быть, а не в цыганской шобле. Сам говорил, что она тебя уже в упор не узнает… И потом – все равно с делами завязываешь. Зачем только тебе этот Граф напоследок понадобился – не пойму.

– Отвяжись. – Король закрыл глаза, по опыту зная – не отвяжется. Еще во времена своей дворовой юности он никакой руганью и побоями не мог отогнать от себя рыжую, голенастую, драчливую, как помойная кошка, девчонку дворничихи. Упрямства у Марго Канделаки было не занимать, она бесстрашно таскалась за Володькой повсюду, без тени смущения забирала стирать и штопать его единственную рубашку и вызывалась стоять на шухере во время его коммерческих операций на Привозе. Марго было четырнадцать, когда Король лишил ее невинности на жестком деревянном лежаке пляжа Ланжерон. Она предложила сама, и с чего ему было отказываться? Ночь была августовской, теплой, по черному морю бежала лунная дорожка, идти домой было нельзя. Мать, тогда еще красивая и не потасканная, предупредила его заранее: «Чтоб я тебя, босяк, до утра не видала».