Тина Габриэлл - Возлюбленные-соперники Страница 41

Что-то было не так. Она это чувствовала всем своим существом. Ей было необходимо увидеть Джеймса. Немедленно.

Она нащупала босыми ногами тапочки, накинула халат и зажгла свечу. Открыв дверь, она оглянулась по сторонам. Коридор был пуст, что, в общем, было неудивительно в середине ночи. Она выскользнула из комнаты и направилась к апартаментам хозяина, неслышно ступая по толстой ковровой дорожке. Пламя свечи отбрасывало жуткие тени на стены, и Белла задрожала — очень уж они напоминали о только что увиденном ею ночном кошмаре.

Она подошла к двери герцога, открыла ее и заглянула внутрь. Коутс, опустив голову на грудь, спал в кресле рядом с кроватью хозяина. Джеймс лежал в постели, но даже из коридора было видно, с каким трудом он дышит. Белла подошла к кровати и поставила свечу на столик рядом с кувшином с водой и стаканом. Лицо герцога было покрыто красными пятнами. Она осторожно коснулась рукой его лба.

Господь милосердный, он весь горит!

— Коутс! — громким шепотом проговорила Белла. — У него жар!

Коутс вскочил.

— Миссис Синклер, что вы здесь делаете?

— Не важно! — воскликнула она. — У герцога лихорадка.

Взглянув на хозяина, камердинер нахмурился.

— Я немедленно пошлю за доктором Мадлтоном.

— А пока мы должны снизить температуру холодными компрессами, — сказала Белла.

— Я разбужу прислугу.

Коутс выбежал из комнаты.

Уже через пару минут пришли горничная и лакей с чистой тканью и ведром холодной воды. На голову и грудь Джеймса положили холодные компрессы.

Джеймс неразборчиво запротестовал — но явно в бреду.

Прибыл доктор Мадлтон и снял повязку. Белла только охнула, увидев распухшую и покрасневшую плоть вокруг черных стежков. Ее кошмар становился явью. Джеймс действительно мог умереть.

Лицо хирурга потемнело.

— К сожалению, в рану попала инфекция и она воспалилась. Поэтому у герцога жар. Я должен немедленно пустить ему кровь.

Он полез в свой чемоданчик и достал стеклянную банку с пиявками. За стеклом извивались отвратительные черные твари.

— Это необходимо? — спросила Белла.

Мадлтон бросил на нее раздраженный взгляд и ответствовал с высокомерным презрением, исключавшим всяческие споры:

— Кровопускание приводит в норму баланс крови, а любая лихорадка — результат избытка крови. Вы хирург, миссис Синклер?

Белла молча переглянулась с Коутсом. Тот пожал плечами, демонстрируя полную беспомощность.

— Что еще можно для него сделать? — спросил он.

— С лихорадкой справиться трудно. У пациента могут наступать периоды просветления, когда жар уменьшается, и тогда кажется, что он идет на поправку. Но вы не должны испытывать слишком больших надежд, потому что ближе к вечеру и ночью жар обычно возвращается и у пациента начинается бред. Его светлости необходим постоянный уход.

Белла, опередив Коутса, заверила доктора:

— У его светлости будет все необходимое.

Мадлтон перетянул руку Джеймса так сильно, что вздулись вены, потом сделал маленьким лезвием два надреза, открыл банку и достал похожую на червяка пиявку.

— На первый раз я поставлю двух пиявок, — сообщил он. — Потребуется около часа, чтобы они налились кровью.

Белла почувствовала, что к горлу подступает тошнота, и отвернулась. Она не могла видеть мерзких червей, впившихся в руку Джеймса.

Раненый лежал в постели. Вся правая сторона его тела пульсировала отчаянной болью. Временами ему казалось, что в его плоть снова и снова вонзается клинок, да еще и поворачивается в ней.

— Виски не помогает, — заметил он.

— Доктор Мадлтон говорит, что надо справиться с инфекцией, — сказал Коутс.

— Я говорю не об инфекции, идиот, а о боли!

Коутс обиженно покосился на хозяина и ничего не сказал, а Джеймс мысленно выругался. Уж верный камердинер здесь точно ни при чем. Было стыдно признать, как сильно он страдает от боли. Джеймс всегда считал себя сильным — и телом, и духом — и был уверен, что умеет справляться с болью. Он регулярно тренировался у Джентльмена Джексона, не раз вел поединки с профессиональными боксерами и со своим большим, сильным и совершенно безжалостным коллегой Энтони Стивенсом. Он не понаслышке знал, что такое разбитый нос, синяк под глазом и сломанные ребра. Но эта боль не могла сравниться ни с чем. Ее не уменьшало ни виски, ни опий.

— Доктор Мадлтон скоро придет, ваша светлость. Я поговорю с ним о более сильной микстуре.

Джеймс наблюдал, как Коутс хлопочет по хозяйству. Он достаточно хорошо изучил старого преданного слугу, чтобы понимать: он сильно встревожен. Камердинер знал, что хозяин ненавидит обращение «ваша светлость», и никогда его не использовал, разве что с юмором или когда они были на людях. Или когда он сильно нервничал. И если Коутс ничем не мог помочь хозяину, он суетился вокруг, даже не имея никаких дел.

Вот и сейчас он поправил шторы, которые и без того были в идеальном состоянии, долил воды в почти полный стакан и принялся поправлять подушки.

— Какой сегодня день, Коутс?

— Воскресенье, ваша светлость.

Джеймс нахмурился.

— Выходит, я в постели уже неделю?

— Да.

— Преступника поймали?

— Нет. Констебли обыскали все вокруг, но безрезультатно. Сейчас они присматривают за путешественниками в гостиницах Хартфордшира.

Было бы легче, располагай они описанием преступника, но ни Бобби, ни герцог его не рассмотрели. Все, что успел заметить Джеймс, пока они дрались за обладание пистолетом, — это светлые волосы мужчины, но у половины мужского населения Сент-Олбанса волосы такого же цвета.

У Джеймса снова разболелась голова.

— Лихорадка возвращается ночью, да?

Коутс прекратил взбивать подушки и заглянул в глаза хозяину.

— Она возвращается раньше, чем наступает ночь. Температура начинает подниматься после полудня и держится всю ночь.

Джеймс сделал попытку подвигать ногами. Конечности подчинялись плохо, но боль в боку беспокоила намного сильнее, чем дискомфорт во всех остальных частях тела.

— Я скажу миссис О’Брайен, чтобы она приготовила ячменный отвар, — сказал Коутс. — Моя мама всегда говорила, что ячменный отвар укрепляет тело.

Когда Джеймс посмотрел на Коутса, его лицо неожиданно расплылось перед глазами. Джеймс моргнул и снова открыл глаза. Он мог бы поклясться, что верный камердинер выглядит в точности так же, как достопочтенный судья Бернард Батуэлл из Олд-Бейли. Те же глаза-бусинки, нос картошкой, такая же коренастая фигура. Даже белые волосы были такими же, с той разницей, что судья носил парик, а Коутс был натуральным блондином.