Самый короткий путь (СИ) - "Elle D." Страница 42

«нет», и когда он входил в раж, остановить его было невозможно. Уилла пугала эта его

черта, в той же мере, в которой приводила в восторженный трепет. Он был в полной

власти этого человека, во всех смыслах слова – но отчего-то был уверен, что, если это

будет в его силах. Риверте не причинит ему намеренного зла. Единственный раз, когда он

был груб, в самую первую ночь, Уилл старательно выбрасывал из головы.

Если говорить начистоту, пожалуй, он был счастлив.

Порой он вспоминал о том, ради чего всё это затеялось, о том, чем он всё ещё оправдывал

перед собой свою податливость и получаемое в награду за неё наслаждение. Однако это

оставалось всего лишь мыслями.

Тем временем дела в замке Даккар шли вовсе не так хорошо, как в спальне его хозяина.

Хотя Риверте с Гальяной тщательно рассчитали продовольствие на случай долгой осады,

запасы стремительно таяли. Людей было слишком много, много было также больных и

раненых, которым нельзя было урезать рацион так строго, как здоровым. Теснота и жара –

ибо погода снова наладилась – способствовали быстрому распространению болезней.

Руванцы совершили удачную вылазку, завалив ручей, бежавший через территорию замка,

и он сразу помутнел и забился песком. Теперь остался только колодец в главной башне, и

люди с вёдрами целыми днями простаивали в очередях, чтобы получить ненмого свежей

воды. Пищи становилось всё меньше, трупов – всё больше, и их приходилось сбрасывать в

ров с крепостной стены. Большую часть дня Риверте проводил во дворе, лично осматривая

раненых, помогая людям по мере сил в мелких и крупных бытовых неурядицах. За ним,

прикрывая лицо платком, бегал Гальяна. Риверте лица не прикрывал, и даже не морщился,

склоняясь над зловонной раной очередного бедняги, собиравшегося отдать жизнь за

своего сеньора. После этих обходов он возвращался мрачный и молчаливый, садился за

стол, не замечая Уилла, и молча выпивал свою обычную бутылку. К сожалению, не было

похоже, что это ему особенно помогает. Забывался он только ночами, и Уилл старался

помочь ему сделать так, чтобы хотя бы на эти несколько часов дневные тревоги вылетали

у него из головы. Покончив с этим делом, Риверте вставал, одевался в свой лучший

камзол и шёл на стену зубоскальничать с предводителем руванцев.

Это длилось уже без малого три недели.

– Вы скучаете в моём обществе? – спросил Риверте Уилла однажды, когда они лежали в

постели во время короткой передышки. Была середина ночи, в распахнутое окно проникал

ветер.

– А вы? – ответил Уилл вопросом на вопрос; по правде, ему действительно казалось, что от

него маловато проку.

– Отнюдь, – ответил тот, крепче прижимая его к себе. – Я нисколько не льщу и не

преувеличиваю, называя вас дивным созданием. Вы, Уильям, в чём-то уникальный

случай. Ваш отец не отпустил вас в монастырь, где вам привили бы все мерзкие замашки

попов – а сами вы старательно отгораживались от светского общества, которое вам

навязывали. Как следствие, вы ничего не знаете о людях, но это сохранило вам

изумительную чистоту души.

– Опять вы смеётесь надо мной.

– Я никогда над вами не смеялся. Немного дразнил… но не смеялся, Уильям, нет.

Уилл не знал, что сказать на это. Он слишком часто не знал, что сказать, но, к счастью,

Риверте и не требовал от него ответа. Общение у них обычно протекало несколько иным,

не менее приятным для обоих способом.

К концу третьей недели осады Уилл заметил, что солдаты Риверте сильно погрустнели и

явно утратили боевой дух. Оказалось, до них дошёл слух, что к руванцам вот-вот

прибудет обоз походных шлюх – праздник, неизменно поднимавший настроение армии.

Руванцы хохотали и шутили в предвкушении, люди же Риверте, которым было строжайше

запрещено прикасаться к прятавшимся в замке женщинам, лишь мрачно смотрели на них

со стен. Уилл однажды услышал краем уха, как Гальяна выразил опасение, как бы кто-

нибудь из солдат не открыл ворота, чтобы положить конец вынужденному воздержанию.

Полгода назад Уилл бы вообще не понял, в чём проблема – но теперь, узнав на

собственной шкуре темперамент вальенцев, он примерно представлял, каково им

обходиться без плотских утех третью неделю кряду.

Риверте, казалось, не замечал нараставшего в его рядах недовольства. Это тревожило

Уилла, но он не сомневался, то граф вынашивает план, о котором просто не

распространяется раньше времени. Этот человек предпочитал делать, а не болтать. Так

вскоре и оказалось.

Однажды ночью Уиллу почудилось, что он слышит внизу какой-то приглушённый шум и

возню. Но Риверте особенно измотал его в тот раз, и он, лишь заворочавшись во сне, тут

же снова провалился в сон. Однако с рассветом его разбудили ликующие крики и хохот,

доносившиеся со двора. Подойдя к окну, Уилл увидел аляповатый обоз, затянутый

цветастой тканью, из которого спрыгивали на землю женщины соврешенно

определённого рода занятий. Солдаты Риверте подхватывали их в прыжке,

вознаграждались смачным поцелуем в усы и хохотали как дети, получившие в подарок

взлелеянную в мечтах игрушку. Оказалось, что ночью Риверте с Ортандо и ещё дюжиной

солдат совершил вылазку за стену и перехватил обоз, двигавшийся к руванской армии.

После кратких переговоров, во время которых гонорар весёлых девиц, обещанный

руванцами, увеличился втрое, обоз повернул в сторону замка и под покровом ночи был

доставлен к потайному ходу, через который девиц провезли вместе с их обозом. Девицы

выглядели польщёнными и донельзя довольными – им явно льстило то, сколь большое

значение придавали их услугам.

Рёв Рашана Индраса, доносившийся из-за стен Даккара в то утро, был особенно

оглушителен, а угрозы – особенно устрашающи. Риверте предложил ему в качестве

утешения одну из шлюх на выбор, в ответ на что Индрас с проклятьем потребовал, чтобы

Риверте отдал ему собственную шлюху – этого смазливого хиллэсского щенка, которого

он трахает, пока его люди гниют заживо…

Уилл сам, к счастью, не присутствовал при этом, но слышал, как случившееся обсуждали

люди во дворе. По их словам, после этого требования Риверте резко перестал улыбаться,

вырвал у стоявшего рядом солдата лук и, не говоря ни слова, всадил стрелу в землю у

самых ног Индраса. С тем тот и уехал, видимо, не решившись и дальше испытывать

терпение своего друга.

Риверте говорил, что Индрас злопамятен, но сам он, похоже, был злопамятен не меньше.

Хотя его капитаны – все, кроме Ортандо – хором твердили ему, что недавняя вылазка с

нападением на весёлый обоз была полным безумием и закончилась удачей лишь

благодаря благоволению небес, он решился на ещё одну операцию, не менее, а то и более

безумную. Уилл ничего не знал об этом – и никто не знал, пока Риверте с отрядом в шесть

человек не появился вдруг среди ночи в замке, выйдя из всё того же потайного хода.

Когда они уходили, их было вдвое больше; теперь все они были в крови и тяжело дышали.

Уилл ничего этого не знал – перед тем он, как обычно, заснул в объятиях графа, и был

разбужен его тяжёлыми, непривычно медленными шагами. Вскинувшись и ошашело

моргая со сна, Уилл смотрел, как Риверте подходит к тазу с водой и каким-то странно

неуклюжим жестом пытается снять доспехи. Он был в крови, но во время штурма на нём

тоже была кровь его врагов, и теперь Уилл не сразу сообразил, что он ранен.

Лишь только до него это дошло, он вскочил и кинулся к Риверте. Без единого слова помог

ему снять покорёженные доспехи, разрезал жилет и рубашку и увидел глубокую

рубленую рану на плече.

– Рикардо давно говорит, что мне надо завести себе оруженосца, – криво улыбаясь, сказал

Риверте, когда Уилл невольно побледнел при виде кровоточащей раны. – А я говорю –