Николь Фосселер - По ту сторону Нила Страница 46

Грейс улыбнулась. У бабушки был ласковый голос, а ее мягкие колени и руки пахли ванилью и фиалками и внушали чувство защищенности. Грейс сохранила о ней только самые теплые воспоминания.

Мать снова занялась вышивкой, в то время как мысли Грейс витали далеко от Шамлей Грин и от Суррея, в Индии, где ее родители встретились и поженились. Еще задолго до того, как Бекки, как могла, объяснила ей, откуда берутся маленькие дети, Грейс знала, что она существовала на свете еще в то время, когда мать была в Индии, только в особенном, непостижимом для нее состоянии. Когда-то Грейс пыталась понять, как повлияли на нее эти первые месяцы жизни в материнской утробе и на индийской земле. Грейс подолгу рассматривала резной столик в родительской спальне, бронзовое божество в виде слона на туалетном столике матери, а однажды – за это леди Норбери здорово шлепнула ее по пальцам – достала из шкафа целый ворох цветной шелковой материи. Это было сари, которое мать купила еще совсем юной девушкой, хотя и знала, что носить его ей не придется. Так понравились матери цвет и узор ткани.

Однако вскоре Грейс надоели эти странные воспоминания, и она перестала думать о загадочной Бенгалии. Грейс была англичанкой до мозга костей, за тем только исключением, что ее любимым блюдом был не мясной пирог из ягненка, а чертовски острый карри, который Берта готовила в особых случаях по рецепту, привезенному Констанс Норбери из Калькутты. И лишь в прошлом году Грейс снова вспомнила Индию, а заодно начала задумываться о том, каково это – поселиться в чужой стране и только на определенный срок.

– Ожидание и тоска – две стороны одной медали, – сказала мать. – Такова участь офицерской жены. Но, когда есть чем заняться, время между отпусками мужа сокращается. – Она медленно продела нитку сквозь ткань, словно обдумывая следующую фразу, а потом осторожно добавила: – Привыкай к этому уже сейчас. Может, еще раз обдумаешь все как следует и предпочтешь Леонарда мистеру Данверсу.

Грейс быстро повернула голову и принялась царапать ногтем вышитую парчу диванной обивки. Этот жест делал ее поразительно похожей на младшую сестру.

– Мы не принуждаем тебя, Грейс, – добавила мать почти шепотом. – Но мы не слепы. Стоит ли мне говорить, что отец далеко не в восторге от твоего выбора?

Грейс покачала головой.

– Не стоит. – Она взглянула матери в глаза. – Хотя я не думаю, что здесь он прав.

– Ах, Грейс! – Мать вздохнула и поправила пяльцы. – Я понимаю тебя, как никто другой, и знаю, что говорю. И в мое время далеко не всем было очевидно, что выходить замуж нужно по любви. – Она наклонилась и изящными ножницами перерезала нить на обратной стороне вышивки. – И мой отец, как и твой, тяжело переживал мой выбор. Он боялся, что я, молодая девушка, обреку себя на участь сиделки при немощном инвалиде. И здесь уже не имело значения, что мой муж герой и награжден Крестом Виктории. Однако, по крайней мере, он мог быть уверен, что в Шамлей Грин я не буду знать нужды. А того, что в ближайшее время будет зарабатывать мистер Данверс, явно не хватит на содержание семьи. Даже если присовокупить к этому небольшой счет, который мы открыли на твое имя в дополнение к приданому. – Леди Норбери нежно взглянула на дочь. – Даже самая большая любовь может не выдержать, когда не хватает на хлеб, молоко, одежду и школьные учебники. Я понимаю, что это звучит неромантично, но дети обходятся дорого.

– Я знаю, мама, – шепотом ответила Грейс.

В Шамлей Грин она достаточно заглядывала в расходные книги, чтобы иметь представление о том, во что обходится жизнь. И это при том, что Норбери, хотя их и нельзя было назвать богачами, считались вполне состоятельными людьми и ни в чем себе не отказывали, хотя и не транжирили денег попусту.

Констанс Норбери в задумчивости водила пальцем по уже вышитым цветам и листьям.

– Отец и я давно решили не принуждать вас к браку и в любом случае не чинить препятствий, хотя с нами родители поступали иначе. Однако это не значит, что мы будем сложа руки наблюдать, как ты, поддавшись мимолетному порыву, ломаешь себе жизнь. – Леди Норбери обрезала зеленую нитку и, послюнявив ее конец, продела в игольное ушко. – Если тебе непременно нужен мистер Данверс, остается ждать и надеяться, и при этом еще молиться, чтобы он как можно скорее заслужил повышение. Мы же, со своей стороны, не станем утаивать, что Леонард предпочтительнее для нас в любом отношении. – Мать глубоко вздохнула и улыбнулась: – Ну, на сегодня проповедь окончена.

Некоторое время Грейс внимательно наблюдала за тем, как мать вышивает розовый бутон, покрывая его чашечку нежными чешуйчатыми лепестками.

– Я думаю, не вернуться ли мне в Бедфорд?

Констанс Норбери улыбнулась, не поднимая головы.

– Ради себя или чтобы дать свободу Аде?

Щеки Грейс залились краской, словно кожа стала вдруг прозрачной, как стекло.

– И то и другое, – призналась она, опустив голову.

Улыбка матери стала задумчивой.

– Тогда тебе лучше спросить отца.

В коридоре Грейс заглянула в приоткрытую дверь комнаты для музицирования. Ада сидела за фортепиано и, опустив голову, вот уже в который раз наигрывала одну и ту же мелодию. На ее плечах лежала шаль, которую Саймон прислал из Чичестера в подарок на Рождество, коньячно-зеленая, с розовыми пятнами. То Рождество они встретили уже на Мальте. Сестра, казалось, ушла в себя с тех пор, как разлучилась с Саймоном. Она стала более замкнутой, однако в ее глазах Грейс замечала странный блеск, которого не было раньше. Аду, похоже, не слишком расстраивало ни то, что ее дебют в свете отложен еще на год, ни то, что она не может вернуться в Бедфорд. Казалось, она вполне довольна существованием в своем маленьком мирке между фортепиано, книгами и красками для рисования. И только когда приходило письмо от Саймона, она оживлялась, срывалась с места и тут же с безумной улыбкой на лице прочитывала его. Полковник смотрел на это неодобрительно, однако не вмешивался и не высказывал никакого недовольства.

Грейс дошла до кабинета отца и остановилась. Некоторое время она будто прислушивалась к тому, что творилось за дверью, а потом уверенно постучала.

– Войдите!

Полковник Норбери посмотрел на нее поверх очков, которые он надевал с весны, когда работал с бумагами.

– Грейс?

– Уделишь мне минутку, папа?

– Конечно. – Полковник снял очки, а Грейс закрыла за собой дверь. – Садись.

По зелено-коричневому узорчатому ковру Грейс прошла к письменному столу и опустилась на стул, все еще с письмом Джереми в руке. Другой рукой она попыталась дотянуться до лежавшего в корзинке Гладди. Когда Грейс вошла, сеттер поднял голову и завилял хвостом. Сейчас он снова спрятал морду между лапами, издав при этом звук, одновременно похожий и на глубокий вздох, и на довольное урчание.