Виктория Холт - Чудо в аббатстве Страница 46

Один из слуг сообщил нам, что головы больше на мосту нет. Она исчезла. Он видел это сам. Лодочник рассказал ему, что все пришли в смятение, когда на рассвете нашли кол без головы казненного.

Все помнили о сэре Томасе Море, ибо его доброта жила в памяти людей, и многие считали его святым. У него была любимая дочь, которая забрала его голову. Я тоже была любимой дочерью.

Как бы я хотела сделать так, как сделала Маргарет. Я хотела бы пробраться ночью тайком на мост и снять голову любимого человека, чтобы похоронить ее по христианскому обряду.

Но голова отца таинственно исчезла.

Один день походил на другой. Я не могла поверить, что прошло лишь четыре дня с той поры, как матушка заставила меня выпить маковый настой, а я спала в те минуты, когда отец шел навстречу смерти.

Я должна была быть рядом с ним. Он одобрил бы поступок матушки, я знала это, потому что не хотел, чтобы в тот страшный час я была с ним. Я все время думала о своей утрате, перебирая в памяти события моей жизни, связанные с отцом. Все в нашем доме напоминало о нем.

И сад был прежним. Я пошла к реке и села на стену. Я следила за лодками и опять, в который раз, вспомнила короля и кардинала.

Я оставалась там, пока не стемнело и за мной не пришла матушка.

— Ты заболеешь, если будешь так себя вести. Я пошла с ней к дому, но не смогла войти внутрь и побрела опять в парк. Я смотрела, как появлялись первые звезды, когда услышала, как кто-то тихо позвал меня. Я обернулась и увидела Руперта.

— Ах, Руперт! — сказала я. — Никто их нас не может опять стать счастливым.

— Ты не можешь вечно испытывать боль, — мягко ответил он. — Она притупится, а потом придет время, когда ты забудешь о ней.

— Никогда! — с жаром возразила я.

— Ты так молода, и отец так много значил для тебя. Но будут и другие люди, которых ты будешь любить так же сильно. Твой муж… твои дети…

Я нетерпеливо покачала головой, а он продолжал:

— Мне надо кое-что сказать тебе.

Я подумала, что он опять будет предлагать руку и сердце, и хотела вернуться в дом, но его слова остановили меня:

— У меня голова твоего отца, Дамаск.

— Что?

— Я знал, что ты не хотела бы, чтобы она оставалась там, на всеобщем обозрении. Мне помог Том Скиллен. Я доверяю ему. Когда стемнело, он ждал в лодке, а я снял кол… я принес его голову… для тебя.

Я повернулась к нему, он обнял меня и прижал к груди.

— О, Руперт, — прошептала я наконец, — если бы тебя поймали…

— Меня не поймали, Дамаск.

— Могли поймать. Ты очень рисковал.

— Дамаск, — сказал он, — я хочу, чтобы ты знала, я готов пожертвовать всем ради тебя. Я помолчала, потом спросила:

— Где она?

— Она спрятана в ларце… Я знаю, ты захочешь похоронить ее. Я кивнула:

— Отец однажды сказал, что хотел бы быть похороненным на кладбище Аббатства.

— Мы похороним его там, Дамаск.

— А сможем?

— Конечно! Только ты и я должны знать об этом. Только ты и я будем скорбеть на его погребении. Мы все сделаем, как скажешь ты.

— Руперт, как хорошо, что его головы больше нет там… где все могли насмехаться над ней…

— Доброту нельзя устыдить, как бы над ней не насмехались.

Я схватила его руку и сжала ее.

— Когда мы ее похороним, Руперт?

— Сегодня же ночью, — сказал он. — Когда все уснут, мы пойдем на кладбище, и он найдет там успокоение.

Мы прошли через скрытую плющом дверь. Было жутко при слабом свете нарождавшейся луны. Руперт принес с собой фонарь и лопату.

— Не бойся, здесь никого нет, — успокаивал он меня.

— Только духи монахов, умерших ужасной смертью, когда у них отнимали сокровища.

— Они не тронут нас.

Мы пришли на кладбище. Я стояла, держа фонарь, пока Руперт копал могилу. Я сама опустила в землю ларец с драгоценными останками. Потом мы вместе помолились и призвали Божье благословение на этого замечательного, доброго человека.

Я никогда не забуду, как слезы брызнули у меня из глаз при звуке падающих на ящик комьев земли.

Думаю, что именно тогда я снова обрела желание жить.

Каждый день я ходила на Аббатское кладбище. Я посадила на могиле розмарин. Я вставала на колени возле могилы и беседовала с отцом, как разговаривала с ним, когда он был с нами. Я просила, чтобы он дал мне силу жить без него.

ОТЧИМ

Спустя неделю после той ночи, когда мы похоронили голову отца, приехала Кейт и объявила о намерении взять меня с собой в замок Ремуса.

Я ответила, что останусь в собственном доме, потому что хотела посещать могилу моего отца.

Но Кейт была неумолима.

— Ты едешь со мной, — объявила она. — Маленький Кэри скучает без тебя. Бетси говорит, что с тех пор, как ты уехала, не было ни одной спокойной ночи.

Наконец я сдалась и переехала к Ремусам. Кейт уверяла, что Кэри радуется моему возвращению. Я возразила, что он еще слишком мал для этого. Но я действительно нашла утешение в ребенке. Кейт очень старалась угодить мне. Она уговаривала меня посмотреть ее новые платья, требовала, чтобы я восхищалась драгоценностями, которые подарил ей Ремус.

Она собиралась часто бывать при дворе, хотя и жаловалась, что там стало скучно.

— Король все еще любит свою новую жену и придумывает всякие отговорки, чтобы побыть с ней наедине. Он не обременяет своим присутствием придворных, но это означает, что стало меньше развлечений. У государя хорошее настроение, за исключением моментов, когда его мучают боли в ноге. Королева знает, как его развеселить. Она молода и очень привлекательна, и я слышала, что опыт утешать она приобрела еще до свадьбы.

Но я терпеть не могла разговоров о государе, потому что ненавидела его и считала убийцей своего отца. Если бы об этом стало известно, меня бросили бы в Тауэр, а потом моя голова украсила бы Лондонский мост.

Много говорили и о новых законах против еретиков. Еретиком считался тот, кто не признавал короля верховным главой церкви, будь он папист или антипапист.

— Это очень простое правило, — сказала Кейт. — Король прав во всем. Все, что он изрек, — истина, а те, кто возражают, — изменники. Это все, что надо запомнить.

Но замок Ремус стоял вдали от всего мира. Я любила ребенка и уже стала верить, что и он питает ко мне особые чувства. Действительно, если малыш начинал кричать, а это случалось довольно часто, и я брала его на руки, он сразу переставал плакать, а на его личике появлялось что-то вроде улыбки. Кейт относилась к мальчику странно. Она оставляла его на попечение нянек, но поскольку им интересовалась я и хотела, чтобы он чаще находился со мной, то и она уделяла ему времени больше, чем если бы я вела себя с ним по-другому.