Кинли Макгрегор - По приказу короля Страница 48

Мужчины посмеялись, и Астер пригласил всех к столу. Калли смотрела на братьев, слушала их разговор и удивлялась изменениям, которые их присутствие совершило с ее мужем. Она надеялась, что, пока Ма-каллистеры будут в замке, ей удастся выведать у кого-либо из братьев, почему ее муж так упорно не желает принять ее.

А больше всего ей хотелось узнать, почему Син не удосужился сказать ей, что он шотландец.

Глава 11

Несколько долгих часов мужчины сидели за столом, добродушно подшучивая и смеясь, а Калли слушала, и у нее на сердце становилось теплее от их привязанности друг к другу. Макаллистеры даже Саймона приняли в свой круг и в отличие от членов ее клана не испытывали никакой неприязни к его английскому происхождению. Она многое узнала об их прошлом, в том числе и об их брате Кироне, который покончил с собой, но почти ничего не услышала о Сине. Они, очевидно, понимали, что прошлое Сина может причинить ему боль, и поэтому касались лишь отдельных незначительных эпизодов.

Было уже за полночь, когда они все же решили отправиться спать. Калли, зевая, показала им, кто где будет ночевать, и наконец-то отправилась к себе в комнату, чтобы остаться наедине с мужем. Син все еще продолжал улыбаться.

— Вы очень красивы, когда это делаете.

— Что делаю?

— Улыбаетесь.

Син мгновенно принял хмурый вид и, отойдя от Калли, в замешательстве взглянул на постель.

— Ну вот, я вовсе не хотела, чтобы вы снова нахмурились. Почему вы не сказали мне, что вы Макаллистер? — тихо спросила она.

— Потому что я не Макаллистер.

— Не понимаю. — Пытаясь осмыслить его слова, Кал-ли нахмурилась под стать Сину. Он определенно был связан с ними не через мать.

— Отец зачал меня в первый год своего брака. — Вздохнув, Син отстегнул меч и отложил его в сторону. — Он один, без жены, уехал из дому в Лондон, чтобы навестить друга, и неизвестно, почему моя мать поразила его воображение. Тогда она была еще совсем девочкой, и, говорят, его акцент и горячность очаровали ее, Я был зачат в конюшне и, как уверяет моя мать, самым унизительным и болезненным для нее образом. Как только я появился на свет, она отправила меня и кормилицу в Шотландию, чтобы я жил со своим отцом. Старый слуга, который присутствовал там в тот вечер, рассказал мне, что моя мачеха, бросив на меня один только взгляд, просто обезумела и едва не родила Лахлана прежде времени.

Син произносил слова тихо и без всякого выражения, но, несмотря на это, чувствовалось, что они ранят его в самое сердце — иначе и быть не могло. Калли хотелось подойти и утешить мужа, но она боялась, что, если она сделает это, он перестанет рассказывать, поэтому она молча слушала.

— С того момента отец не желал иметь со мной ничего общего. Каждый раз, когда я пытался заговорить с ним, он делал вид, что не замечает меня. Если я приближался к нему, он поворачивался ко мне спиной и уходил. Для моей мачехи я был не больше, чем напоминанием о неверности моего отца. Она все во мне ненавидела. Из-за стыда и позора содеянного мой отец просто лез из кожи вон, чтобы доказать своей жене, что не питает ко мне никаких нежных чувств. Моим братьям доставалось все лучшее, а я получал то, что оставалось.

— Он отправил вас обратно в Англию, чтобы вы жили со своей матерью? — Калли проглотила комок слез в горле, стараясь, чтобы Син этого не заметил.

— Один раз, когда мне было семь лет, он попытался. Тогда была середина зимы. — Син замолчал и, опершись одной рукой о каминную полку, смотрел в огонь, вспоминая произошедшее тогда.

С глубокими страдальческими морщинами, прорезавшими его красивое лицо, Син выглядел совершенно несчастным, и Калли не знала, где ей взять силы, чтобы удержаться и не броситься к нему. Но она сумела взять себя в руки и продолжала слушать историю, которую — она не сомневалась — он никому прежде не рассказывал.

— Я помню, что всю дорогу было ужасно холодно, — когда Син снова заговорил, Калли услышала затаенное глубоко в его сердце страдание, — а мой отец не дал нам ни гроша, поэтому рыцарь, сопровождавший нас с няней к моей матери, нанял комнату только для себя, предоставив нам ночевать в сарае или в конюшне.

Калли поежилась от его бесстрастного тона.

— Моя няня все время говорила мне, что мать обрадуется, увидев меня. Она уверяла меня, что все матери любят своих детей и что моя мать будет относиться ко мне так же, как Эйслин относится к моим братьям. Она сказала, что мать обнимет меня, поцелует и примет в дом.

Калли зажмурилась, чтобы заглушить боль сочувствия. Зная его мать, Калли могла прекрасно представить себе, какой прием его ожидал.

— Это был сочельник, и везде были разложены подарки. Няня повела меня через большой зал туда, где за хозяйским столом сидела моя мать, держа на руках маленького мальчика. Она е такой любовью держала его, смеялась и играла с ним, что эта картина наполнила меня радостью, и я решил, что все-таки у меня будет мать, о которой я всегдамечтал. Я подумал, что она, увидев, как я стою в сношенных башмаках и рваной накидке, крепко обнимет меня и скажет, что счастлива наконец-то снова увидеть меня.

Калли почувствовала, что у нее по щекам текут слезы, и была рада, что Син не смотрит на нее и не видит их.

— Когда няня сообщила ей, кто я и почему мы там оказались, мать завизжала от ярости. Она со злостью выплеснула мне в лицо вино и сказала, что у нее один-единственный сын и что я позорю ее своим присутствием. А затем она выгнала нас обратно в холодную ночь.

Продолжая смотреть в огонь, Син прерывисто вздохнул.

— Тогда я понял, что для меня не существует такой вещи, как семья. — Син сапогом подтолкнул кусок полена обратно в топку. — Я не был ни шотландцем, ни англичанином. Я был бездомным незаконнорожденным ребенком, нежеланным и ненужным. Няня вернула меня моему отцу, и его ненависть ко мне все росла, до того дня, пока слуги короля Давида не явились за его сыном. Им нужен был заложник, которого они хотели отправить королю Стефану в Англию, чтобы заверить его в том, что шотландцы больше не будут нападать на его земли и на его подданных.

— И он отправил вас. Син кивнул.

— Эйслин заявила ему, что, если он пошлет одного из ее сыновей, она себя убьет. Правда, она могла бы этого и не говорить. Все мы, мальчики, знали, кого отправят. — Син устало провел руками по лицу, словно воспоминания о прошлом отняли у него силы. — Мы с отцом обменялись резкими словами, и в итоге он схватил меня за рубашку и толкнул в руки посланцев Давида. Он сказал, чтобы я никогда больше не появлялся в его доме, что я никому не нужен, а для него лично я вообще больше не существую.

У Калли потоком хлынули слезы, когда она представила тот ужас, каким была жизнь Сина. Никому не нужный, вечно нелюбимый. Неудивительно, что он так скрытен.