Жаклин Санд - Неверная жена Страница 48

– Со мною уже все хорошо. И я не желал говорить с тобою лежа.

– Значит, знал, что я приду?

Он усмехнулся:

– Не сомневался в тебе.

Александра помолчала и спросила:

– Почему ты мне не сказал?

Даниэль ответил не сразу, взял кубок, отпил из него и замер, глядя в сторону. Александра заметила на безымянном пальце его правой руки перстень с гербом и драгоценным камнем – раньше этого перстня не было.

– Так ли нужно тебе было знать об этом? – наконец произнес Даниэль.

– Я считала, что мы доверяем друг другу. Ты знал обо мне все.

Теперь он взглянул на нее.

– А знание обо мне было опасно. Я не хотел, чтобы ты… принимала меня не за того, кто я есть.

– Но ты сын Раймунда. Тебе уже… немало лет. Почему он не признал тебя раньше? Графиня Эшива знала о тебе. Фарис знал. Даже Салах ад-Дин. А мне ты не сказал, – она, как могла, старалась сдержать обиду. – Неужели я ничего не значу для тебя?

– Именно потому, что ты много для меня значишь, я и смолчал.

– Но теперь ты можешь рассказать?

– Да, теперь могу. Спрашивай.

– Как так получилось, что граф Триполийский – твой отец?

Даниэль глубоко вздохнул; пламя высвечивало золотые точки в его глазах.

– Однажды он приехал в Париж и там встретил мою мать, Элоизу де Фонтен. Она принадлежала к обедневшему роду, так сильно обедневшему, что ее отец не прочь был сосватать ее за какого-нибудь господина побогаче, даже обманным путем. Мой дед, можно сказать, сам уложил Элоизу в постель графа Раймунда. Но на следующий день после этого Раймунд спешно уехал в Тулузу, и дед не успел ничего предъявить ему. Граф посчитал этот эпизод незначительным и вскоре забыл о нем. А моя мать понесла. Никто не желал жениться на ней. Потом на свет появился я. Мой дед написал графу Раймунду, сообщив, что у того есть бастард, и граф стал каждый год присылать немного золота на мое воспитание. Золото дед употреблял для своих нужд, а меня воспитывал как придется. – Даниэль усмехнулся. – Если бы не один странствующий монах, прибившийся на время к нашей деревне, вряд ли бы я научился читать и писать.

– Значит, ты все-таки умеешь.

– Я знаю письмо, счет, немного латынь. Это то, чему меня научил монах; всему остальному я учился сам. Моя мать не принимала никакого участия в моей судьбе, будучи женщиной робкой и предаваясь греху уныния изо дня в день. Она умерла, когда мне исполнилось тринадцать, и в день ее смерти я сбежал из дома. Я не мог выносить деда. Сначала я прибился к бродячим артистам, потом – к воровской шайке, где меня научили ловким трюкам. Я бродил по стране несколько лет, иногда попадал в тюрьму, когда местная стража давала себе труд меня изловить, но каждый раз сбегал. Мне было около двадцати, когда я решил узнать, как поживает дед. За время моего отсутствия он умер, наши владения захватил алчный сосед, что ничуть меня не удивило. Однако старый священник в нашей деревне передал мне бумаги покойного деда. Среди них я отыскал письмо графа Раймунда, написанное через два года после того, как я сбежал из дома. Граф писал о том, чтобы меня отправили к нему в Триполи, где я верной службой смогу искупить грехи отца и матери. К тому времени мне надоела моя кочевая жизнь среди франков, и я подумал – отчего бы мне не продолжить ее среди арабов?

– Почему же граф сразу не признал тебя, как только ты прибыл в Палестину? – спросила Александра.

– Потому что я того не пожелал, – сознался Даниэль. Кольцо на его пальце сияло таинственным блеском. – Я приехал в Триполи и явился к графу, показав письмо с его печатью. Раймунд принял меня и сказал, что готов признать, если я буду верно нести службу ему и королю Иерусалимскому. Я попросил дать мне время поразмыслить. Пожил в его покоях, огляделся и понял: это не по мне. Все эти церемониалы, высокая политика, дрязги между рыцарями – меня это не интересовало. Да и графиня Эшива смотрела на меня косо; к тому времени Раймунд был уже женат на ней. Он, видимо, многое осознал после своего восьмилетнего плена в темницах Алеппо. Я подумал: зачем мне ссорить отца с женой, зачем огорчать своих сводных братьев? И я пришел к графу и сказал, что желаю остаться в Святой Земле и могу быть ему чем-то полезен, однако не желаю, чтобы он признавал меня своим бастардом – во всяком случае, пока.

– И он согласился.

– Да, Александра, он согласился. Я предложил ему выход, который устроил его. С тех пор я жил как пожелал, но уже почти не воровал, только то, что было мне необходимо. Золото мне давал граф Раймунд за то, что я служил ему.

– Как же ты служил? Я думала…

– Об этом мало кто знает. Я говорил тебе, что летаю, как птица, – тут Даниэль наконец улыбнулся, – и я летал. Граф сделал меня своим тайным вестником и поручал мне дела, за которые не мог взяться обычный рыцарь вроде твоего мужа. Доставить послание Салах ад-Дину, королю, Рено де Шатильону. Выкрасть пленного из чужих темниц. Доставить выкуп. Долгие годы я был крыльями, на которых летали послания графа и тех, кто писал ему.

– Так вот откуда Салах ад-Дин знает тебя, – протянула Александра. Многое становилось на свои места.

– Да. Он друг моего отца. Бывало, они писали друг другу. Это не было предательством, но так получалось, что никто не должен был знать о подобных письмах. Я возил и почту Балиана д’Ибелина, а пару раз – свитки с королевской печатью. В те времена, когда правил король Балдуин, на этой земле было больше справедливости. – Даниэль помолчал. – Шли годы, но я по-прежнему не желал становиться признанным бастардом. Фарис, исполнявший обязанности вестника Салах ад-Дина, стал моим другом. Меня все устраивало. И лишь в последний год я задумался о том, что пора что-то менять.

– Почему? – спросила Александра.

Даниэль еще немного помолчал, прежде чем ответить.

– Я стал старше. И я лучше узнал моего отца и полюбил его. Мы никогда не говорили с ним об этом, но я знаю, что он полюбил меня тоже. Мы похожи с ним. Сходно мыслим, сходно говорим, да и понятия о чести у нас сходны – только он обрел их в силу воспитания, а я – воруя у купцов. Так странно, откуда это берется в тебе. И я решил, что попрошу его меня признать, когда это будет удобно. Он попросил меня подождать, не хотел осложнять и без того шаткое положение при дворе. Как раз умер Балдуин, и королем стал Ги после смерти малолетнего наследника, при котором мой отец был регентом. Я ждал, понимая, что ожидание либо укрепит мою решимость изменить жизнь, либо оставит меня там, где я есть, до конца времен. И я колебался, по-прежнему думал об этом, когда мой отец и повелитель приказал мне помочь графу де Ламонтаню, чью жену уже десять месяцев держат в разбойничьей крепости Ахмар.

– Гийом не знал, кто ты. Он так удивился сегодня, когда увидел тебя. Я тоже.