Эдит Хилл - Порабощенные сердца Страница 49

— Послушай меня, не думай о боли. Ты должна все вынести.

В очередной раз ее пронзила боль. Судорожно глотая воздух, она вертела головой, взгляд лихорадочно метался по хижине, не в силах остановиться на чем-нибудь.

Твердый настойчивый голос заставил ее сосредоточиться.

— На меня, смотри на меня. Только на меня.

— Будь ты проклят! — крикнула она. Все было заполнено болью. — Пусти меня. Я хочу умереть!

— Нет. Нет, ты не умрешь. — И снова голос заставил сосредоточиться. Прохладная ладонь коснулась лба. — Ты можешь, иначе ты не выжила бы той ночью. А теперь открой глаза. — Его рука крепко держала обе ее руки. Она открыла глаза, и он сжал их сильнее. — Этой ночью ты не одна.

Всю ночь за стенами хижины бушевала гроза, и всю ночь продолжались мучения. Иногда его лицо пропадало в каком-то красноватом тумане, однако он не дал ей потерять сознание. Она крепко сжимала держащую ее руку, не чувствуя, что ногти впиваются в его ладонь.

И только на рассвете, когда тьма начала сереть, она родила ребенка. Мертвого. Он задохнулся при родах.

Боль отпустила, и Рика забылась в спасительном сне. Гален завернул крошечное тельце в свой плащ. Алый плащ римского центуриона стал саваном этому ребенку. На закате он его похоронит.

Гален подошел к постели и встал около нее на колени. Рика проснулась и лежала бледная и недвижимая. Она даже не спросила о ребенке. Но она должна знать, что тот мертв. Гроза закончилась недавно, и все еще дул свежий ветер, шурша соломой на крыше, проникая в дымовое отверстие и заставляя плясать язычки пламени в очаге. Гален подложил дров, чтобы согреть ее. Она была настолько бледной, что казалась почти прозрачной и совсем холодной на ощупь. Эта бледность и лихорадочный блеск в глазах беспокоили его. Казалось, она смотрит на него и не видит.

Рика скрипнула зубами и уставилась на закопченный потолок. Почему все звуки так похожи на плач ребенка? Ветер в соломе крыши… утреннее пение птиц…

Слезы обожгли уголки глаз, и она отчаянно замигала. Не в силах больше сдерживаться, Рика с трудом приподнялась и уткнулась лицом в крепкие руки, прижавшись к Галену, ища в нем поддержку и силу.

Если Гален и был застигнут врасплох, то не показал этого.

— Поплачь, Рика, — прошептал он, нежно поглаживая ее по голове. — Пожалей о своей потере.

Мгновенно Рика отшатнулась и взметнула свирепый взгляд.

— Я не потеряла ничего, о чем нужно было бы жалеть, — прошипела она. — Или ты забыл, что жизнь, которая ушла, была римской?

— Но она выросла в тебе, — тихо ответил Гален. Он протянул руку и прикоснулся кончиками пальцев к ее мокрым щекам и дрожащим губам. — Он был твоим сыном.

— Будь ты проклят! — крикнула Рика в исступлении и попыталась оттолкнуть его от себя. Она не хотела ничего знать. Пока он не имел ни пола, ни имени, она не потеряла ребенка, а избавилась от нежеланной ноши.

Гален не отпускал ее и, когда она притихла, еще крепче обнял ее.

— Поплачь, домина.

Рика закрыла глаза и наконец зарыдала. Это были глубокие, очищающие душу рыдания.

Когда рыдания затихли, Рика, совершенно обессиленная, впала в бессознательное состояние, которое в конце концов дало ей отдых.

Гален прижал ее к груди, сердце к сердцу. Его рука гладила ее волосы. Первый раз в жизни Гален Мавриций, центурион когорты и римский воин, чувствовал себя беспомощным. То, что он испытывал к этой женщине, не было вызвано нуждой или случайным обстоятельством, чувством вины или похотью. Казалось, он сам находится в объятиях, переполненный нежностью, от которой перехватывало дыхание.

Гален поднял ее, положил на постель и поднялся. Пока она спала и ее можно было оставить одну, нужно было закончить дело.

При свете ало-оранжевого заката Гален похоронил маленькое тельце в ящике из досок, предназначенных для его колыбели. На одной из досок он вырезал слова Dis Manibus — посвящение богам мертвых. Прежде чем укрепить крышку, он снял с левого запястья широкую кожаную ленту — солдатский кошелек. Только тогда, через разрез с внутренней стороны, открывался доступ к его содержимому. Невзрачная на вид лента не привлекала внимания, очевидно, поэтому кошелек сохранился.

Мертвых нужно было переправить в Аид через реку Стикс. И Гален, вытащив монету, положил ее в рот младенцу, не испустившему ни одного крика, ни одного вздоха. Теперь душа сына Рики сможет заплатить лодочнику Харону.

Сердце болело… под сомкнутыми веками жгучая боль… Даже чтобы просто вздохнуть, требовалось усилие. Она хотела снова уйти в темноту, но уже не смогла.

Заставила себя открыть глаза. В тусклом свете масляной лампы можно было увидеть фигуру, согнувшуюся у очага. Рика постаралась сесть и поняла, что силы совершенно оставили ее. Все тело как будто налито свинцом. Она снова беспомощно откинулась на постель и наблюдала за человеком, разводившим огонь.

Гален стоял спиной, и она не видела его лица. Он пришел во время грозы и был с ней, когда…

Внезапно память вернулась, и тело наполнилось тошнотворной болью. Она поспешно сглотнула и, крепко зажмурив глаза, попыталась вернуться в сон, который охранял от страданий, даруя покой.

Чуть позже Рика услышала его шаги. Она хотела притвориться спящей, но прикосновение испугало ее. Она открыла глаза и увидела над собой его лицо.

— Я не хотел будить тебя. — Он убрал руку и сел на пятки. — Я просто хотел проверить, нет ли лихорадки.

Она смотрела на него, не слыша. В этих усталых глазах отражалось все, что пережили они в эту ночь. Бессознательно она провела рукой по ставшему плоским животу. Под покрывающим ее мехом она лежала обнаженной и все же не испытывала стыда. Руки, ухаживающие за ней, касались ее только с нежностью.

— Ты необыкновенный человек, римлянин, — шепнула она.

Он покачал головой в молчаливом отрицании, просунул руку ей под голову, чтобы помочь сесть, и поднес к губам кружку.

Попробовав, она попыталась отвернуться. Голода не было, и очень не хотелось глотать теплую похлебку из ячменя и лука.

Так же твердо, как держал ее за плечи, он настоял, чтобы она выпила.

— Хочешь или нет… но ты должна поесть.

Ей стало жаль себя.

— Зачем?

Гален удивленно приподнял брови.

— Чтобы выжить, домина. Или ты захотела сейчас отдать своим насильникам то, что они не смогли взять тогда?

Рика съежилась и взглянула на него. Захотелось набрать в рот похлебки и выплюнуть ему в лицо!

Как будто прочитав ее мысли, он улыбнулся и прищурился.

— Если хочешь сделать это, сделай, — с мягкой насмешкой сказал он, прижимая кружку к ее губам. — Но знай, что каждый глоток, который ты выплюнешь, я волью в тебя снова и заставлю тебя жить.