Диана Гэблдон - Барабаны осени. О, дерзкий новый мир! Страница 51

Джейми заметил легкую тень, пробежавшую по моему лицу, — я это поняла по тому, как потемнели его глаза, — но я взяла его за руку, улыбнулась и сжала его пальцы.

— Это прекрасный подарок. Но как ты его нашел?

Он ответил на улыбку. Солнце висело совсем низко — огромный, сияющий оранжевый шар, почти скрытый от нас вершинами деревьев.

— Я увидел этот ящик, когда ходил к золотых дел мастеру… он, собственно, и хранился у его жены. А вчера я туда снова зашел, хотел купить тебе какое-нибудь украшение, может быть, брошку… и пока эта добрая женщина показывала мне всякие побрякушки с драгоценными камнями, мы как-то разговорились, и она рассказала мне о докторе, ну, и… — Джейми пожал плечами.

— С чего это ты решил покупать мне драгоценности? — удивленно спросила я, глядя на него. Да, продажа рубина принесла нам неплохие деньги, но подобные траты были совершенно не в стиле Джейми, а уж при нынешних обстоятельствах…

— О! Ты хотел вроде как извиниться за то, что послал деньги Лагхэйр? Но я же ничего не имею против, я уже говорила тебе, что не возражаю!

Дело в том, что Джейми — хотя и с явной неохотой — переслал часть денег, полученных нами за камень, в Шотландию, выполняя обещание, данное Лагхэйр Маккензи Фрезер — чтоб у нее глаза лопнули! — на которой он женился по настоянию свой сестры и по тем соображениям, что хотя я вроде бы и не умерла, но по крайней мере и не вернулась обратно. Мое недавнее воскрешение из мертвых привело к немалой путанице и создало множество проблем, из которых Лагхэйр была далеко не последней.

— Да уж, ты говорила, — не скрывая язвительной насмешки, бросил Джейми.

— Я действительно имела это в виду… ну, более или менее, — со смехом сказала я. — В конце концов, ты не можешь просто бросить эту стерву умирать с голода, как ни заманчиво это звучит.

Он едва заметно улыбнулся.

— Нет. У меня такого и в мыслях не было. И хватит об этом. Но я совсем не потому решил сделать тебе подарок.

— Тогда почему? — Ящик был тяжелым; приятный, ощутимый, доставляющий удовольствие вес на моих коленях… и такое гладкое теплое дерево под моими ладонями…

Джейми повернулся прямо ко мне, внимательно посмотрел в глаза; его волосы сверкнули огнем в прорвавшемся сквозь деревья луче заходящего солнца, лицо смутно виднелось в тени.

— Сегодня день нашей свадьбы, Сасснек, — негромко сказал он. — Двадцать четыре года прошло с тех пор, как мы поженились. И я надеюсь, что ты никогда не пожалеешь об этом.

Берега этой реки были сплошь обжиты, от Велмингтона до Кросскрика вдоль них тянулись плантации. Но плантации не спускались прямо к воде, между ними и рекой стояла полоса леса, и лишь время от времени сквозь бреши между деревьями можно было заметить обработанные поля, но, куда более часто, плантацию обозначал лишь простой деревянный причал, полускрытый в пышной листве.

Мы медленно ползли вверх по реке, используя волну прилива, пока она не иссякала, и останавливаясь на ночевку, когда вода начинала двигаться в обратную сторону. Мы разводили на берегу небольшой костер, готовили еду, но спать укладывались в лодке, потому что Этруклус как-то мимоходом упомянул о множестве мокасиновых змей, живущих вдоль реки, и добавил, что эти змеи вообще-то обитают в норах в нижней части берега, но очень любят вылезать оттуда, чтобы погреть свои холодные тела возле теплых, беспечно спящих людей.

Я проснулась перед самым рассветом, все мои мышцы окаменели и ныли от сна на твердых досках, и лежала, прислушиваясь к мягкому плеску воды, к шуму шестов и весел тех судов, что проплывали мимо нас, ощущая, как корпус нашей лодки слегка покачивается на поднятых ими волнах. Джейми, почувствовав мое движение, тут же шевельнулся во сне, повернулся и прижал меня к груди.

Его тело, прижимавшееся к моему, слегка дрогнуло, — Джейми пребывал в том странном утреннем состоянии, которое не назовешь ни сном, ни пробуждением. Он что-то проворчал сонно, и его рука требовательно дернула подол моей юбки.

— Стоп! — выдохнула я, отталкивая эту нахальную руку. — Ты что, забыл, где мы находимся, черт тебя побери!

До меня доносились крики Яна и лай Ролло, — они носились взад-вперед по берегу, я чувствовала легкое движение в каюте, характерное покашливание и фырканье, говорившие о том, что капитан Фриман уже проснулся и вот-вот выберете наружу.

— Ох, — пробормотал Джейми, окончательно просыпаясь. — Ну да, конечно. Но как жаль!

Он потянулся ко мне, обхватил мои груди ладонями и лениво прижался ко мне всем телом, заставив меня во всех подробностях вообразить то, чего я в данный момент была лишена.

— Ну, ладно, — неохотно сказал он, но и не подумал отодвинуться. — Foeda est in coitu, a?

— Что это значит?

— Foeda est in coitu et breois voluptas, — грустно продекламировал он. — Et taedat Veneiis statim peractae. Когда этим занимаешься — это грязное наслаждение… и очень короткое. А когда все кончается — мы начинаем раскаиваться в содеянном.

Я бросила взгляд на покрытые разнообразными пятнами доски под нами.

— Ну, возможно, слово «грязное» в данное случае нельзя считать ошибочным, — начала я, — но…

— Вовсе не грязь меня беспокоит, Сасснек, — перебил Джейми, сердито глядя на Яна, который как раз прыгнул в воду, громким криком подбадривая Ролло, чтобы тот последовал его примеру. — А именно краткость.

Он перевел взгляд на меня и сердитое выражение его лица сменилось одобрительным, когда он оценил мой жутко растрепанный вид.

— Я имею в виду то время, которое мне удается потратить на это занятие, ясно?

Столь классическое начало дня, похоже, оказало некое особое воздействие на ум Джейми, заставив его обратиться к классике литературной. Я слышала голоса его и Яна, сидя на полуденном солнце, листая тетрадь с записями доктора Даниэля Роулингса, — и одновременно то сочувствуя, то восхищаясь, то ужасаясь тому, что я читала.

Голос Джейми ритмично вздымался и падал, произнося древнегреческие строфы. Мне уже приходилось слышать их прежде — это был «Одиссей». Но вот голос Джейми замер на вопросительной интонации.

— Э-э… — откликнулся Ян.

— Что там дальше, Ян?

— Э-э…

— Так, давай еще раз, — сказал Джейми с оттенком легкого нетерпения в тоне. — Будь внимательнее, юноша. Я ведь говорю не ради удовольствия слышать самого себя, а? — Он начал снова, и строгие, чеканные стихи оживали по мере чтения.

Может быть, он читал это и не ради удовольствия слышать сажного себя, но я наслаждалась звуками. Я не знала греческого, но мерные слоги, произносимые его мягким, глубоким голосом, действовали успокаивающе, как плеск волн о борта лодки.