Дженнифер Блейк - Цыганский барон Страница 53

— Я… думала, это не имеет значения ни для кого, кроме меня самой.

— Ты думала, я не проявлю интереса?

— А с какой стати тебе проявлять интерес? Разве что пополнить список своих побед?

— Это, — тихо сказал он, — недостойное утверждение.

— А по-моему, это спорный вопрос, — она отвернулась от него, нащупала пуховое одеяло и натянула его на себя.

— Вопрос прояснился бы, если бы в самом скором времени здесь появился разгневанный отец или жених и набросился бы на меня.

— Это крайне маловероятно.

Слова прозвучали приглушенно. Мара вспомнила о своем отце. Он был далеко, в Луизиане, и ничем не мог ей помочь.

Уклончивый ответ рассердил Родерика. Он схватил ее за плечи, развернул лицом к себе, навалился всем телом на её теплое обнаженное тело.

— Почему? — потребовал он сквозь стиснутые зубы. — Почему?

— Я не знаю! — сквозь слезы воскликнула Мара. — Откуда мне знать? Зачем ты спрашиваешь? Это безумие!

Его гнев угас так же быстро, как и вспыхнул. Он лег на спину, увлекая ее за собой, чтобы она оказалась сверху. Фиалка запуталась в ее волосах, он протянул руку и освободил цветок, провел лепестками по ее нежным губам.

— Безумие, говоришь? — спросил он задумчиво. — Что ж, может быть, я и впрямь сошел с ума.

Снова стремительно перевернувшись вместе с ней, он наклонил голову и своим ртом смял цветок, все еще прижатый к ее губам.

10.

Слабый свет зимнего солнца, просачиваясь сквозь витражные стекла, отбрасывал размытые розовые и аквамариновые пятна на пол главной галереи. Здесь никого не было, кроме Мары. Родерика пригласили на какую-то встречу при дворе. Остальные под разными предлогами разошлись кто куда. Никаких гостей к вечеру не ждали. Ей бы радоваться, что у нее появилось хоть несколько часов для себя, но вместо этого она чувствовала себя покинутой.

Однако ей требовалось время на раздумье. Теперь ее план может осуществиться. Она достигла поставленной перед собой цели, теперь надо воспользоваться своим преимуществом. Беда была в том, что Мара никак не могла сосредоточиться на том, что предстояло сделать.

Она до сих пор не слишком задумывалась над тем, как ей убедить Родерика принять приглашение на бал виконтессы Бозире. Сначала ей надо было соблазнить его, и эта задача сама по себе представлялась такой сложной, что дальше в будущее она не заглядывала. Теперь это будущее настало, и она не знала, что делать. Вопреки бойким уверениям де Ланде, твердившего, что Родерик все для нее сделает, стоит ей только затащить его в постель, Мара ясно видела, что ее влияние на него ничуть не возросло. Принц находил ее желанной — после вчерашней ночи в этом не осталось сомнений, — но было бы нелепо думать, что он позволит ей диктовать, куда ему идти.

Мысль о том, что ей придется каким-то образом заставить Родерика подчиниться ее желанию, используя то, что произошло между ними накануне ночью, причиняла Маре боль. Она чувствовала себя продажной женщиной. Казалось, она предала не его, а себя, свою внутреннюю сущность.

Ночь, проведенная с Родериком, стала для нее откровением. Ей и во сне не снилось, что она способна забыть обо всем и испытывать столь всепоглощающее наслаждение. Мара получила бесценный подарок, который будет запятнан, если она воспользуется нежданно обретенной властью над ним для достижения корыстной цели.

Однако ей придется воспользоваться своей властью. От этого никуда не убежать. Здоровье и жизнь бабушки Элен зависят от нее. Она должна это сделать.

Но как? Как ей хотя бы заговорить о бале? Ведь предполагается, что она вообще ничего о нем не знает! Какую причину, какой довод привести принцу, чтобы убедить его поехать на бал? Как заставить его взять ее с собой, если у нее нет никакого официального статуса и в приглашении она не упомянута? Легко де Ланде рассуждать о светских мероприятиях, на которые знатный вельможа может прийти с любовницей, ее собственное впечатление о французском обществе подсказывало ей, что присутствие короля Луи Филиппа потребует большей умеренности в поведении даже от такого непредсказуемого человека, как Родерик, принц Рутении.

У нее разболелась голова от этих мыслей. Что же ей делать? Может, лучше дождаться подходящего момента, когда он будет особенно уязвим, например, когда они будут вместе в постели, и с грустным вздохом заговорить о блестящих светских раутах, о которых она слыхала, но не помнит, доводилось ли ей видеть хоть один из них своими глазами? Может, ей потупить ресницы и трогательно умолять его о чести посетить такой бал под руку с принцем крови?

Она не могла это сделать.

Она могла бы, пожалуй, косвенно намекнуть, что выезд в свет даст ей возможность быть узнанной, и тогда разрешится вопрос, кто она такая. Да, это прозвучало бы правдоподобно… нет, это просто-напросто было бы правдой. Но сумеет ли она все это выговорить и не покраснеть до корней волос от стыда? Сказать так, чтобы не вызвать подозрений у Родерика? Она в этом сомневалась.

Внизу раздался стук дверного молотка. Мара торопливо прошла по галерее в частные апартаменты, а навстречу ей пробежала горничная, спешившая спуститься по лестнице и открыть двери визитеру. Послышались голоса и звук шагов. Через несколько минут горничная вошла к Маре.

— Это господин Бальзак, мадемуазель Шери. Я сказала ему, что принца нет дома, но он хочет поговорить с вами. Я провела его в гостиную.

Мара поблагодарила девушку, поправила волосы и направилась по галерее в парадную гостиную, где дожидался знаменитый писатель. Лакей отворил перед ней высокие двойные двери, и она улыбнулась ему, прежде чем войти. Бальзак стоял в дальнем конце гостиной, повернувшись спиной к огню, разведенному в камине. Он взял марокканский апельсин из вазы на столике и ел его, как яблоко, — вместе с кожурой.

— Простите, что не целую вашу руку, мадемуазель, — проговорил он с искренней улыбкой, — но я весь липкий от сока.

— На столе не было фруктового ножа? Извините меня, пожалуйста. Я немедленно позвоню, чтобы его принесли.

— Нет-нет, умоляю вас, не делайте этого! В этом нет нужды. Все, что доставляет нам наслаждение, становится еще прекраснее от небольшого привкуса горечи.

— Но без сомнения…

— Это не только моя теория. Мой друг Гюго иногда съедает скорлупу омара вместе с мясом. Он проделывал это у меня на глазах. Подумайте только, какие челюсти, какие зубы! Великолепно! — И он откусил еще один крупный кусок апельсина, с азартом перемалывая косточки.

— Как вам будет угодно, — сказала Мара, опускаясь на кушетку. — Я уверена, принц будет очень огорчен, когда узнает, что разминулся с вами.