Наталия Орбенина - Увядание розы Страница 57

– Постойте, сударыня! Давайте же закончим нашу беседу. Что, вы думаете, в этой коробке?

Сердюков наклонился и стал распутывать бечевку, которая связывала края коробки.

– Откуда мне знать! – сердито огрызнулась Вера.

– Узнаете? – Полицейский потянул из недр картонки длинное зеленое платье.

От шелкового великолепия шел упоительный аромат.

– Мама! – выдохнул Павел, и рот его скривился в горькой гримасе.

– Ольга Николаевна! Вы пользуетесь духами? Как долго держится аромат на одежде? Может он так благоухать более десяти лет?

– О нет! Даже самые хорошие парижские духи так долго не пахнут! А это платье, верно, надушено не так давно!

– Вот и я так подумал. К тому же, когда я перебирал гардероб госпожи Горской, мне бросилось в глаза, что это платье виси г как бы особняком, с краешка, оно не замято, как остальные вещи, и вроде даже поглажено. Словом, складывается впечатление, что его не так давно надевали. А вот шляпа, вероятно, та, что была на призраке. Почему? Другие шляпы в картонках проложены старыми пожелтевшими бумагами. А эта – нет, бумагу выбросили, она мешала или она выпала случайно. Я нашел ее позже, под комодом.

Итак, платье и шляпу недавно надевали.

Что еще говорит о том, что комнату Тамары Георгиевны посещали? Например, едва заметная примятость на чехле кресла. Такая замятость остается после того, как на нем посидят. Затем ключ. Если предположить, что комната давно не отпиралась, то почему ключ идет легко, без скрипа и усилия, точно замок предусмотрительно смазывали? В то время как в соседних помещениях, где хозяева бывают постоянно, замок скрипит и даже ключ плохо проворачивается! Ответ напрашивается сам собой – тот, кто приходил, позаботился, чтобы проникать в комнату без звука, незаметно.

– Но кто же это? Не томите! – не вытерпел Трофимов.

– Да, да, я приближаюсь к концу своих рассуждений. Используя свое служебное положение, я побывал во всех комнатах, да, да, уважаемые дамы, во всех.

Пришлось мне осмотреть и ваши вещи, как бы неприятно и неприлично это вам ни казалось.

– Какая низость! – прошипела Вера. – Вероятно, в этом есть нечто, что доставляет вам тайное наслаждение. Копаться в дамских вещах, белье и прочем!

– Да, именно, прочее и оказалось довольно любопытным! – Сердюков не обратил внимания на злой выпад девушки и продолжал:

– В вашей, Вера Вениаминовна, девичьей светелке, как и подобает, находится туалетный столик, на нем масса коробочек, флакончиков с духами, помадами, румянами, разноцветным гримом. Грим, вероятно, остался еще от вашей матушки? Впрочем, не важно, подобный товар легко можно купить. Его часто используют актеры, чтобы придать лицу особую яркость или, наоборот, смертельную бледность, навести черные круги под глазами для пущей выразительности. Вы много времени проводили рядом с матерью, наблюдали, как она гримируется, иногда меняя лицо до неузнаваемости!

– Я не понимаю, к чему все это! – произнесла Вера.

– А к тому, что при внимательном рассмотрении я обнаружил, что цветной грим истрачен мало. Белый же цвет вычерпан из коробочки почти до дна! А теперь вспомним трагические события: Ольга Николаевна, услышав крик мужа, выбежала из своей комнаты и обнаружила его мертвым. Она бросилась к падчерице и долго-долго стучала в дверь. Когда дверь отворилась, то Ольгу Николаевну поразила ваша неестественная, смертельная, бросающаяся в глаза бледность. С чего бы это? Ведь вы сладко спали и еще не знали о несчастье? Вы, цветущая девушка со здоровым цветом лица, и вдруг неестественная бледность?

Оля, Павел и Борис уставились на Веру.

– Я же говорила вам, что я испугалась! Ничего не понимала со сна!

– А я думаю, вы понимали, что вам надо быстро вернуться к себе, разоблачиться, спрятать шляпу и платье, а вот смыть грим вы не успели и открыли дверь, надеясь, что испуганная Ольга в суматохе не обратит внимания на данное обстоятельство!

– Но зачем мне? Зачем? – Вера замахала на следователя руками, точно пытаясь отогнать нелепые обвинения.

– Это непростой вопрос. Я допускаю, что вы не предполагали такого скорого результата, хотя в глубине души и рассчитывали на него!.

– То, что вы говорите, похоже на безумие! – не выдержал Павел. – Вы обвиняете сестру в убийстве отца, но ведь она боготворила его! Может быть, больше, чем кто-либо из нас!

– Вы абсолютно правильно подметили, молодой человек! Состояние Веры Вениаминовны, вероятно, приблизилось к безумию. Она любила и ненавидела одновременно!

– Откуда вам знать! – прокричала Вера, заламывая руки.

Она не могла более сидеть на месте, вскочила и заметалась по комнате. Трофимов поспешил к своему саквояжу и извлек оттуда успокоительные капли.

– Откуда мне знать? – Сердюков потер пальцем переносицу. Его длинный нос от усталости заострился и казался еще длинней. – Конечно же, мои наблюдения привели к такому печальному выводу.

Ведь мы, полицейские, в ходе расследования опросили множество людей, живших в дачном поселке. От них я узнал о некоем господине Яблокове, с которым вас, Вера Вениаминовна, частенько видели в последнее время.

– Это никого не касается! – Вера метнула на Сердюкова ненавидящий взгляд.

Каким отвратительным теперь казался этот высокий сутулый человек с маленькими бесцветными глазками, редкими волосами и длинным носом, который суется, куда не следует!

– Так вот, я навестил Антона Антоновича Яблокова в его петербургской квартире. Странная вещь получается. Жалкий человечишка, ничтожный бухгалтер, блеклая внешность, пустота внутри и при этом огромное, непоколебимое самомнение! И этот тип уверял меня, что между вами произошел безумный, отнюдь не платонический, полный пылкой страсти роман. В результате чего господин Яблоков, как человек, воспитанный в старых традициях, вынужден был просить вашей руки, Вера. Он получил отказ от Вениамина Александровича в достаточно грубой форме. И вот что удивляет: конечно, в жизни бывает всякое, любовь прихотлива, но представить себе, что вы, Вера, девушка из такой семьи, с вашей внешностью, вашим воспитанием, вашими жизненными притязаниями – и вдруг этот жалкий бухгалтер! Это немыслимо! А если и возможно, то только в одной ситуации: схватить кого попало в любовники, в женихи, в мужья и вырваться из-под отцовской опеки, освободиться от груза знаменитой фамилии.

– Бог-мой, Вера? Неужели ты могла так поступить? – простонала Ольга.

– Эта жалкая интрига вас больше всего волнует? – съязвила Вера. Она оправилась от страха, вернее, страх разоблачения и публичный срам сделали ее смелой, слова едкими, а улыбку злой. – А как бы вы поступили в моем случае, когда жизнь превращается в непреходящий кошмарный сон? Ты просыпаешься и ждешь, что он кончился, а он все тянется! Да, я очень надеялась, что когда вас, Ольга Николаевна, не станет в нашем доме, я воцарюсь в нем как королева. Я стану как мама! Недаром мне все твердили вокруг, что я становлюсь все больше и больше на нее похожа! Но мгновения моего торжества оказались скоротечны. Будни же заполнились тяжкими запоями отца, его невыносимой раздражительностью, он ненавидел весь свет и выедал мне всю душу своими бессмысленными многочасовыми сентенциями. Он контролировал каждый мой шаг, каждый вздох, любую мысль и желание, полагая, что он лучше меня знает, как надо дышать, любить, жить. Он выбрал для меня роль благородной жертвы. Мне не полагался муж и никакая иная любовь, кроме любви к нему. Я должна была с собачьей преданностью сносить все его капризы и причуды, дурное настроение, неудачи, которые сыпались на его голову.