Жюльетта Бенцони - Тибо, или потерянный крест Страница 58

Врач остановился рядом с юношей и налил ему еще один кубок холодного ливанского вина, зная, что тот большой любитель этого напитка.

— Как далеко зашла болезнь?

— Она развивается с ужасающей быстротой. Лицо стало неузнаваемым, оно потемнело и вздулось вокруг носа, от которого ничего не осталось. Борода перестала расти, брови выпали. Только волосы растут на удивление быстро, я не успеваю их подстригать. Разумеется, глаза остались прежними, похожими на ясное небо, и в них по-прежнему отражаются непреклонная воля и ум.

— Увы, может случиться так, что он ослепнет. А конечности?

— Он уже потерял два пальца на руках и четыре на ногах. Темное пятно расползлось по всему телу. Кожа стала толстой и шелушится. Вы говорите, он может... потерять зрение?

— Это возможно и даже, скорее всего, так и будет, если в самое ближайшее время не раздобыть семечек анкобы. Он все еще ездит верхом?

— Вы достаточно хорошо его знаете, чтобы понимать: в тот проклятый день, когда он не сможет держаться в седле, смерть не замедлит явиться за ним. Он вел армию во время всей этой кампании, которая по вине магистра Ордена тамплиеров стала такой неудачной, хотя король и одержал очередную победу.

И в самом деле, после полутора лет перемирия война вспыхнула снова. Саладин, вернувшийся в Дамаск, был очень недоволен строительством Шатонефа, а еще больше ему не нравилась образцовая крепость Шатле у Брода Иакова. Всю зиму на его сирийских землях свирепствовал голод, и потому он волком принюхивался к богатым галилейским холмам. Но ему необходим был предлог, поскольку он, как честный человек, не мог по собственной воле нарушить перемирие. Так вот, он покинул Дамаск, подобрался поближе к Панеасу, который был в то время в руках его племянника, Фарух-шаха, и стал ждать дальнейшего развития событий. Подходящий предлог вскоре нашелся: он отправил стадо с пастухами-бедуинами пастись вблизи Шатонефа, охраняемого коннетаблем Онфруа де Тороном, который не устоял перед искушением и захотел подкормить своих людей. Бодуэн тогда вместе с несколькими рыцарями находился в крепости. Несмотря на королевский запрет, его люди решили присоединиться к старому воину и, когда маленький отряд вступил в ущелье меж двух холмов, Фарух-шах напал на них. Завязался жестокий бой. Во франков, атакованных со всех сторон, летели стрелы. Они сражались яростно, но превосходство врага было очевидным, и многие из них в тот день остались лежать на поле брани. Сам Бодуэн был ранен. Заметив это, коннетабль бросился вперед и закрыл его собой, чтобы дать королю возможность собраться с силами. И тогда мусульмане яростно обрушились на того, чей огромный меч с эмблемой Христа уже стал легендарным: одна стрела срезала ему кончик носа, вошла в рот и вышла из подбородка, другая пробила ступню, третья — колено, да к тому же его ранили в бок и перебили ребра. Но Бодуэн тем временем успел выдернуть стрелу, впившуюся ему в плечо, собрал нескольких рыцарей и сумел доставить героического старика в Шатонеф, где он через несколько дней скончался. Его отвезли в родной город Торон и похоронили в церкви Святой Марии. Бодуэн, присутствовавший на погребении, не мог скрыть своего горя. Он искренне любил старого воина, при трех королях с честью носившего меч коннетабля. Но Саладин все еще помнил монжизарский позор, ему необходимо было смыть это пятно христианской кровью. В мае он начал осаду Шатонефа, но один из его любимых эмиров был убит стрелой, попавшей в глаз, и осаждавшие крепость воины впали в уныние и отступили. Гнев Саладина был страшен. Он разбил шатер на холме Тель аль-Кади неподалеку от Панеаса и оттуда послал многочисленные войска, чтобы разграбить долину Сидона и разорить все на своем пути. Грабеж продолжался несколько недель. Север королевства постигла та же участь, что и юг до Монжизара. Король собирал армию из замка Торон, где все еще находился. Раймунд Триполитанский и магистр Ордена тамплиеров Одон де Сент-Аман откликнулись на его призыв, и войска двинулись к Панеасу. С холма долина была видна, как на ладони: Фарух-шах уже принялся за дело — грабил, жег, разорял и истреблял. Виден был и лагерь султана, он выглядел мирным и спокойным. И тогда Бодуэн бросился на защиту своих разоренных полей. Он с быстротой молнии налетел на Фарух-шаха с войском всего-то в шестьсот человек и наголову разбил его армию — надо сказать, отягощенную караваном, нагруженным награбленной добычей. Победа была полной и сокрушительной. Но, пока он бился с врагом, Одон де Сент-Аман и Раймунд Триполитанский вместо того, чтобы его поддержать, решили напасть на лагерь Саладина, полагая захватить его без всякого труда. На равнине Мардж-Аюн они встретились не только с самим Саладином, но и с теми, кто сумел ускользнуть от Бодуэна, — и великолепная утренняя победа обернулась катастрофой. Поспешивший на выручку Бодуэн и присоединившийся со своим войском к королевской армии Рено Сидонский смогли лишь спасти небольшие остатки армии. Поле битвы было завалено мертвыми телами, а султан уводил с собой огромную толпу пленных, в числе которых были и Одон де Сент-Аман, и Бодуэн де Рамла, воздыхатель Сибиллы. Король с остатками своего войска добрался до Тивериады, а граф Триполитанский со своими людьми тем временем дошел до побережья и укрылся в Тире.

— Вот как обстоят дела, — вздохнул Тибо, завершив свой рассказ. — Душевные страдания короля еще более мучительны, чем телесные. Кажется, никогда еще ни один человек не произносил «Да свершится воля Твоя!» с большей верой и большим самозабвением. До сих пор он знал только победы, и думал, — я только предполагаю, что он так думал, сам он ни слова не сказал! — что, смирившись с выпавшей на его долю ужасной судьбой, платит такой ценой за благо своих подданных. Однако на другой же день часть его королевства оказалась разоренной, Саладин празднует победу, а его собственные физические силы истощаются. Однако он — поверьте мне, Жоад! — готов ради спасения своего народа вытерпеть еще более жестокие муки. Он молится! Распростершись перед распятием, король молится, он взывает к небу, и этот беззвучный крик раздирает душу больше, чем слезы...

— Но я бессилен что-либо сделать! — возмутился врач, снова начав метаться по комнате. — Во всяком случае, я мало чем могу помочь с тех пор, как закончилось основное лекарство. Как вы его лечите?

— Мариетта, которая ни на шаг от него не отходит, моет его с настойкой лаванды и ее же дает ему пить, а кроме того, поит оливковым маслом, им же смазывает кожу. Еще она использует для лечения отвар тимьяна. Пока он сражается, она собирает растения с приятным запахом, а потом жжет их вместе с ароматическими смолами бальзамического тополя... Дело в том, что теперь, как ни печально, из-за болезни от него исходит запах... Простите меня, господин Жоад, я вовсе не хотел бы подвергать сомнению вашу великую ученость, но сейчас я намерен отыскать вашего единоверца, того самого Маймонида. Может быть, за это время он нашел какое-то новое средство? Если он еще жив, думаю, он сейчас в Каире? И я готов...