Барбара Картленд - Страсть и цветок Страница 6

Но князь его уже не слушал. Покинув ложу, он прошествовал за кулисы с видом заправского театрала.

Там, за сценой, между холстами декораций, свисающими тросами, царила знакомая суета: рабочие сцены кляли тех, кто попадался им на пути, актеры неслись обратно в свои гримерные.

С улицы сюда заносили цветы, уложенные в корзины либо собранные в букеты с продетыми атласными лентами.

Проходя мимо них, лорд Марстон обратил внимание, что это цветочное великолепие в основном предназначалось Локите.

В спертом, душном пространстве витали обычные для театральных кулуаров запахи: несло газом, клеем для скрепления холстов декораций, грязью из каких-то темных углов; из гримерных доносился острый аромат туалетной воды и мыла.

Идя по узкому коридору, они слышали звон моющейся посуды, смех окликающих друг друга женщин, грохот, с которым хлопали раз за разом двери, и успели вдохнуть в себя с дюжину разнообразных запахов.

Застав смотрителя внутренних помещений театра на месте, князь спросил у него, где находится гримерная Локиты.

— Если месье пожелает, он может туда пройти, — сказал смотритель, приведенный в доброе расположение духа горстью вложенных ему в ладонь луидоров, — но только мадемуазель там нет.

— Где же она? — спросил князь, почти теряя самообладание.

— Она уехала! Мадемуазель Локита всегда покидает театр, месье, после окончания своего номера.

— Почему она это делает?

Смотритель пожал плечами:

— Откуда мне знать? Мадемуазель не делится со мной своими тайнами.

— Может быть, ее ждет какой-то мужчина? Тот, кто сопровождает ее при отъезде?

Смотритель покачал головой:

— Нет, мадемуазель Локита всегда отправляется вместе с одной женщиной, которая за ней присматривает.

— Как зовут эту мадам?

Смотритель с минуту подумал, а потом неумело произнес по слогам:

— Ан-дер-сон.

— Имя английское! — воскликнул князь. — Не так ли, Хьюго?

— Очень похоже, — согласился лорд Марстон.

— Теперь послушайте-ка меня. Я хочу увидеть мадемуазель Локиту. Если я оставлю здесь записку, могу я быть уверенным в том, что завтра она ее получит?

— Я передам ее мадам Андерсон, — с некоторым колебанием отвечал смотритель.

— Эта записка для мадемуазель Локиты!

Служитель снова пожал плечами:

— За всем присматривает мадам Андерсон. Говорю вам, месье, малышка вообще не разговаривает. Она молча проходит в свою гримерную, молча выходит на сцену и молча уходит из театра.

— Я этому не верю! — раздраженно бросил князь, когда они с лордом Марстоном отъезжали восвояси.

— Эту фразу говорило уже великое множество людей. Что ж, тебе остается во всем убедиться самому.

— Я должен с ней встретиться!

— Сомневаюсь, что у тебя это выйдет, но стоит попробовать. В любом случае ты должен согласиться: она — что-то уникальное!

— Еще бы нет! Уникальное, первозданное, сенсационное!.. Однако не слишком ли далеко я зашел?

Лорд Марстон расхохотался:

— Могу тебе сообщить куда. Ты подавлен, разочарован и между тем — надеюсь, ты не станешь с этим спорить, Иван — выше всякой меры заинтригован!

— Да, конечно, — согласился князь. — Но уверяю тебя, Хьюго, это еще не конец. Я намерен взяться за дело всерьез: ничто и никто не сможет мне помешать познакомиться с Локитой.

Лорд Марстон откинулся на спинку сиденья и вновь расхохотался:

— Обожаю наблюдать за тем, как ты выслеживаешь жертву и ставишь ей силки, Иван, да только на сей раз сдается мне, — хотя, быть может, я и не прав, — что проохотишься ты впустую.

— Гром и молния! — закричал князь. — Если бы такое сказал мне кто-то другой, я бы назвал этого человека лжецом, но коль скоро в деле замешан ты, Хьюго, то это уже вызов! Сколько готов ты поставить на то, что я проиграю там, где остались ни с чем другие мужчины?

Лорд Марстон на минуту задумался:

— Я не хочу заключать с тобой денежное пари, Иван. Для тебя это все равно ничего не будет стоить. Но вот есть у меня новенький гунтер серой масти, я не видел ему равных. У него, разумеется, арабская родословная, но такое совершенство из него сотворила блестящая выездка.

— Итак? — с улыбкой спросил князь.

Выговаривая медленно каждое слово, лорд Марстон произнес:

— Я поставлю своего Зимородка против одного из твоих отборных жеребцов.

— Идет! Если мы завтра решим покататься верхом, ты увидишь, что из себя представляет Сулиман. Это — роскошное животное, и стоил он мне больше, чем любая другая лошадь в моей жизни. И что важно, я не собираюсь с ним расставаться!

— С наслаждением буду ездить на нем по Роттен-Роу, — без тени сомнения произнес лорд Марстон.

— А я уже предвкушаю, как Локита взглянет на Зимородка! — парировал князь.

На сей раз расхохотались оба.

— Она не англичанка, — сказал князь, — какой бы народности ни была ее дуэнья! Ручаюсь головой, что это так.

— Здесь я с тобой согласен, — ответил лорд Марстон. — Хотя волосы у нее золотистые.

— Зато темные глаза. Странно, что при темных глазах у нее такого отлива волосы, однако могу поклясться, что они естественного цвета.

— Определенно это так, — согласился лорд Марстон.

— Но где она могла научиться так танцевать? Не представляю, где может существовать школа, в которой учили бы такому балету.

— Ты задаешь вопрос, который мусолит каждая парижская газета. Они едва ли не слагают ей оды, и при этом до сей поры ни одному, даже самому пронырливому, репортеру буквально ничего не удалось о ней вызнать достоверного, так чтобы сослаться на кого-то лично.

Лорд Марстон помолчал и медленно добавил:

— Никто не знает, откуда она родом, где живет, на каком языке говорит. О ней никто ничего не знает!

— Непостижимо! — воскликнул князь. — Невозможно поверить, когда такое говорят тебе про балерину!

— Я сам не могу с этим примириться. Четыре раза я видел Локиту на сцене — и каждый раз уходил, потрясенный тем, что в этом извращеннейшем из городов, где правит бал искусственность, может найтись что-то столь изначально неподдельное, что кажется, будто ты внимаешь ей не глазами, но сердцем.

— У меня точно такое же чувство, — произнес князь, понизив голос. — Но здесь что-то большее, Хьюго. Эта девушка коснулась самого сокровенного, и клянусь тебе, подобного со мной еще никогда не случалось!

Глава 2

По залу кругами расходился грохот оваций. Поднявшись с кресел, люди кричали и неистово били в ладоши.

Шум в зале грозил перейти в настоящую вакханалию. Когда Локита оказалась за кулисами, к ней подскочил режиссер постановки: