Евгения Марлитт - Огненная дева Страница 6

В эту минуту дверь, выходившая в коридор, осторожно отворилась, и в ней показалась старая кормилица, исправлявшая теперь должность кухарки.

– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, – сказала она почтительным, тихим голосом, – почтальон еще тут, он не хочет больше ждать.

– Ах да! Я совсем забыла о нем. Ну, пусть он еще подождет, пока я выйду к нему. Дай ему чашку кофе в кухне, Лена!

Служанка ушла, а графиня вынула из кармана записку.

– Почтальону надо дать на чай, да по этой повестке мы должны уплатить сорок талеров. Реймские купцы до того дерзки, что высылают заказанное мною для свадьбы шампанское наложенным платежом!.. Заплати! – обратилась она лаконически к Ульрике, подавая ей счет.

Яркая краска разлилась по некрасивому лицу дочери.

– Ты заказала шампанское, мама! – воскликнула она с изумлением. – О боже, и на такую громадную сумму!

Графиня Трахенберг злобно усмехнулась, показав при этом целый ряд искусственных зубов.

– Неужели же ты думала, что я стану угощать гостей на свадебном завтраке смородинной наливкой твоего собственного изготовления? Впрочем, как я уже говорила, я никак не ожидала такой бессовестности со стороны купцов, чтобы требовать немедленной уплаты денег. – Она пожала плечами. – Теперь приходится, как говорят, faire bonne mine au mauvais jeu[1] и уплатить.

Молча отперла Ульрика письменный стол и вынула оттуда два свертка с деньгами.

– Вот все наше достояние, – сказала она коротко и решительно. – Тут тридцать пять талеров, но на них нам надо жить, потому что не в одном Реймсе отказывают нам в кредите: во всей окрестности не дают нам ни одного лота мяса без немедленной уплаты денег. Ты не можешь этого не знать, мама.

– Разумеется; моя мудрая дочка Ульрика довольно часто проповедует мне на эту излюбленную ею тему.

– Я вынуждена идти на это, мама, – спокойно возразила Ульрика, – так как ты часто забываешь, да, впрочем, это понятно, что наши кредиторы сократили цифру нашего годового дохода с двадцати пяти тысяч до шестисот талеров.

Графиня Трахенберг зажала уши и бросилась к одной из стеклянных дверей; все жесты этой величественной дамы напоминали избалованного ребенка. Она рванула дверь, хотела было выбежать вон, но вдруг остановилась, точно вспомнила что-то.

– Ну, хорошо, – проговорила она, снова хлопнув дверью, по-видимому уже спокойнее, – только шестьсот талеров. Но позвольте же наконец спросить, куда они тратятся?.. Едим донельзя скудно – какой-то нищенский суп; Лена кормит нас рисом, яйцами да молочными кушаньями до тошноты, а порции пекко, которыми ты ежедневно угощаешь нас, становятся все гомеопатичнее. К тому же я облеклась в этот вечный мундир, – тут она указала на свое черное шелковое платье, – который вы соблаговолили подарить мне к Рождеству. Все, что могло сделать мою отшельническую жизнь сколько-нибудь сносной, новейшие французские книги, конфеты, духи – все это давно сделалось для меня недоступным… а потому я справедливо заключаю, что у тебя денег на расход больше, нежели ты показываешь!

– Ульрика никогда не лжет, мама! – воскликнула возмущенная Лиана.

– Не могу же я отослать назад на почту повестку, – невозмутимо сказала графиня. – Прошу закончить эту комедию и уплатить деньги по счету.

– Но откуда же я возьму их?.. Надо отправить вино назад! – ответила спокойно Ульрика.

Мать с громким воплем бросилась навзничь на диван и разразилась истерическим хохотом.

Спокойно, со скрещенными руками стояла Ульрика у изголовья дивана и смотрела, как билась и металась графиня в припадке истерики, и на губах ее мелькала горькая, ироническая улыбка.

– Бедный Магнус! – прошептала Лиана, указав на дверь соседней комнаты. – Он там, как встревожится он от этого шума!.. Пожалуйста, мама, успокойся! Магнус не должен видеть тебя в этом состоянии: что он подумает? – обратилась она не то просительно, не то с упреком к матери.

Возмутительная сцена, которую дочери старались предотвратить всевозможными уступками и покорностью, все-таки разыгралась до конца. Лианой овладело справедливое негодование, какое ощущает человек с характером при виде подобного малодушия. Молодая девушка дрожала уже не от страха – было что-то уверенное в движении, с которым она подняла руку, серьезно уговаривая мать. Но проповедь ее была гласом вопиющего в пустыне: крики и хохот продолжались.

Дверь в соседнюю комнату действительно отворилась, и Лиана побежала к ней.

– Уйди, Магнус, останься там! – попросила она детски растроганным голосом и с нежностью постаралась удержать входившего брата.

На самом деле не требовалось большой силы, чтобы не впустить в комнату этого худенького, деликатного молодого человека.

– Пропусти меня, маленький Фамулус, – сказал он ласково; умное лицо его светилось радостью. – Я все слышал и принес пособие.

Но при виде графини, бившейся в судорогах на диване, он невольно остановился на пороге.

– Мама, успокойся, – сказал он несколько дрожащим голосом, подходя к ней. – Ты можешь заплатить за вино. Вот деньги, пятьсот талеров, милая мама!

И он высоко поднял руку, в которой держал банковские билеты.

Ульрика тревожно глядела ему в лицо; она сильно покраснела, но брат этого не заметил. Он небрежно бросил деньги на диван, где лежала мать, и развернул принесенную с собой книгу.

– Посмотри, душа моя, вот она наконец! – сказал он растроганной Лиане.

Лежавшая на диване графиня начала успокаиваться. Со стоном провела она по глазам рукой, и сквозь сжатые пальцы ее взгляд, вдруг сделавшийся сознательным, устремился на книгу, которую сын держал в руке.

– Только не возгордись, мой милый маленький Фамулус! – проговорил Магнус. – Наша рукопись возвращается к нам изящным изданием. Она одобрена наукой и победоносно проходит сквозь перекрестный огонь критики; ах, Лиана, прочти письмо издателя!

– Молчи, Магнус! – сурово и повелительно прервала его Ульрика.

Но графиня Трахенберг уже сидела на диване.

– Что это за книга? – спросила она. Ни в грозных чертах ее лица, ни в повелительном голосе не было заметно и следа только что прекратившегося истерического припадка.

Ульрика поспешно взяла из рук брата книгу и обеими руками прижала ее к груди.

– Это сочинение об ископаемых растительного царства, написанное Магнусом, а Лиана снабдила его рисунками, – объяснила она коротко.

– Подай сюда, я хочу ее видеть!

Взглянув с упреком на брата, Ульрика подала нерешительно книгу; Лиана же побледнела и, судорожно сжав свои тонкие пальцы, закрыла ими лицо: она с самого детства привыкла бояться этого выражения на лице матери, как едва ли боялась адских мук, которыми грозила ей когда-то няня.