Алина Знаменская - Рябиновый мед. Августина Страница 67

20 января Совнарком принял декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви.

Отец Сергий никак не прокомментировал в летописи эту строку, но сам отлично понимал: декрет сей открыл дорогу гонениям на церковь.

В воскресенье после литургии отец Сергий обратился к прихожанам со словом:

— Слышали ли вы сегодняшнее евангелие? Наши грехи, наши страсти сделались убийцами нашими и телесными, и духовными. Каин убил Авеля, и теперь убийства не прекращаются. Кругом льется кровь, брат поднял руку на брата своего! Сам сатана вселился в мир. Душами своими мы всякий день умираем через грехи свои, но можем и воскресать всякий день, всякий час, да и на одном часе — несколько раз, — через веру и сердечное покаяние перед Богом. Слышите, дорогие мои братья и сестры, грех умерщвляет наши души, омрачает. Оскверняет, расслабляет и влечет за собою смерть духовную. Не спите же, а бодрствуйте, ибо не знаете, в какой день и час придет сын человеческий и осудит нас, если не покаемся, на муку вечную.

Но именно когда он говорил, взглядывая в лица своих прихожан, он вдруг ясно ощутил — кровь пролита, и теперь не остановить. Этот прожорливый зверь, разбуженный войной, обожравшийся кровью и горем, уже разбушевался — ему все мало, и он толкает людей на безумства, порожденные ненавистью, эгоизмом, алчностью. Он почувствовал боль и жалость к своим землякам, стоящим, как и он сам, на пороге новых испытаний.

— Старайтесь же, дорогие братья и сестры, заботиться о приобретении не временных благ, а вечных — в Царствии Божием, возненавидьте грех и полюбите правду.

После службы к протоиерею подошли любимские священнослужители отец Федор и отец Иона.

— Что же это будет теперь, отец Сергий? Ведь это что удумали? Хоронить без отпевания! Как такое святотатство возможно и что мне теперь делать прикажете? — спросил отец Иона, священник кладбищенской церкви.

— Терпеть, — улыбнулся отец Сергий. — Терпеть и молиться. Даст Бог, все образуется. Кто закажет отпевание — отпой. А кто так хочет — пусть. Но, сдается мне, отец Иона, без отпевания-то побоятся. Не тот у нас народ. У нас народ в вере воспитан отцами нашими, а город в намоленном месте стоит, не мне вам напоминать, дорогие мои.

— Не понимаю я, батюшка Сергий, этих большевиков. Россия — и без церкви? Когда ж это было? Любим — город махонький, а, почитай, пять церквей, ежели считать тюремную. А кто их открывал, кто содержит? Люди! Сами же люди! Введенскую ведь думали упразднить, за малостью прихода, так человек свой капитал отдал, чтобы церковь на него существовала.

— И казалось, так будет всегда… — задумчиво произнес протоиерей.

— Ну а как же иначе? Ежели сейчас мы венчать не будем, отпевать не станем, капитал отымут, на что же церковь-то станет жить? На пожертвования прихожан? Так наши прихожане-то нищие! Им самим церковь, чем могла, всегда помогала. Они на нее одну могли всегда духовно, а то и материально опереться. Как же теперь? — присоединился отец Федор.

— Не знаю, Федор. Одно скажу — хорошо нам жилось при старой-то власти? Ты вот, Федор, птиц ловил да рыбку удил со своей лодочки. Состоятельные прихожане причт своим вниманием не обходили. Служили мы с вами, но за Христа не страдали. Правда?

— Да уж, правда ваша. Я, бывало, и в пост скоромного отведаю, не утерплю… И все ничего — детки здоровы, сам как сыр в масле… Бог милостив…

— А вот теперь нам, братья, Господь испытание посылает. Так что не роптать мы должны, а укрепиться духом и паству нашу укрепить. Это только начало,

— Неужто церкви закрывать начнут?

Отец Сергий покачал головой. Что он мог сказать?

— Не пророк я, Федор. Что ты меня пытаешь?

— Шел я сейчас к вам, батюшка, а навстречу мне знаете кто попался? Юрьев наш, псаломщик, вор и поджигатель!

— Вернулся в город?

— Не только вернулся, но и у власти встал! Идет в чесучовом пиджаке, сапоги блестят. Остановился передо мною и заявляет: скоро мы вас, попишек, всех попереведем. Религия, говорит, — опиум для народа. Я ему отвечаю — вор ты, Васька, был, вор и остался. Так он знаете как на меня петухом запрыгал? Я, говорит, поповская твоя душонка, не вор, а нынешняя власть большевиков! И ты, говорит, дьячок, еще поклонишься мне. Я вот теперь и думаю: это что же за власть такая, что она наглеца необразованного к себе допустила?

— Заслужили, значит, мы грехами своими такую власть.

После разговора с дьяконом отец Сергий, и без того озабоченный последними событиями, несколько смутился духом. Сколько раз уж приходилось вести последнее время подобные беседы со священниками. Тучи над церковью сгущались, и это было ощутимо. Спираль урагана закручивалась все сильнее, захватывая в себя все новые и новые территории. А Любим будто сердцевина урагана, где обманчивая тишина — лишь свидетельство бесчинства вокруг этой сердцевины. По стране, подобно стихии, неслась волна бунтов, погромов, разрушений. Эта волна тащила за собой разруху, голод, смерть.

Однако отец Сергий, научившись чувствовать чужую общую боль, не мог роптать на собственную долю: внимая его молитвам, Господь все еще хранил в этой неимоверной бойне его детей. Вот и Алешка, переживший плен, полумертвым попавший в госпиталь, выжил. Мало того — женился на той, которую они с матушкой прочили ему всегда. Это событие, однако, добавило новое беспокойство в жизнь Вознесенских. Августина никак не решалась приехать в Любим — писала, что не может бросить старую бабушку, которая дорогу не перенесет. Но сдавалось батюшке, что имеются у Аси и иные причины.

А ведь оставаться в имении теперь небезопасно. Кругом жгут и грабят господские усадьбы. Бывает, не разбирая, расправляются и с хозяевами.

Возвращаясь домой после службы, отец Сергий издали увидал подводу, остановившуюся на углу возле их дома. К ним или к соседям?

Протоиерей прибавил шагу и, подойдя с колотящимся сердцем, увидел возле подводы молодую женщину и деревенскую девчонку с ребенком на руках. В молодой женщине он узнал свою новоиспеченную невестку Августину.

— Ну слава Богу! — выдохнул священник, обнимая поочередно всех троих. — Добрались! Замерзли? Скорее в дом.

Ася вошла и в нерешительности установилась на пороге. Ребенок на руках, Маруся выглядывает боязливо из-за плеча — никогда прежде в доме у попа не бывала.

Ася не знала, как вести-то себя, ждала, как встретят ее в этом доме после всего, что случилось.

Маша и матушка Александра появились в дверях одновременно, и обе замерли на миг. Но тут же одновременно кинулись к гостям — принять ребенка, обнять крепко, по-родственному. Неловкость ушла куда-то сразу, чтобы больше не возвращаться.