Симона Вилар - Светорада Янтарная Страница 7

– Но сельская жизнь в поместье дает мне неплохой доход, – заметил Ипатий.

– К тому же ты приумножаешь свое богатство торговлей, – презрительно скривив маленький рот, продолжил Зенон.

Ипатий промолчал. Да, он многие годы провел, занимаясь торговлей и разъезжая по стране, благодаря чему и разбогател. И теперь, когда, казалось бы, пора было успокоиться, он не хотел бросать столь успешно начатых дел. Некогда он был стратигом в Херсонесе в Таврике,[14] куда и поныне отправляет суда. Там его закупщики приобретают у кочевников огромное количество бычьих кож, которые Ипатий через подставных лиц сбывает на рынках Константинополя. Конечно, нехорошо, если об этом и в самом деле узнают при дворе. Торговля для человека его ранга и положения считается позорным делом.

– Ты же знаешь, Зенон, что у нас со Светорадой хворый сын, – сказал он, и его глаза, устремленные куда– то в сторону, неожиданно потеплели. – Лекари советуют ему подольше жить в деревне. Вот это и удерживает меня в поместье.

Евнух проследил за взглядом младшего брата и увидел приближавшихся к ним по вьющейся среди роз и миндаля дорожке две фигуры: миловидного мальчика и высокого священника, отца Симватия в черной рясе и кукуле.[15] Они о чем– то оживленно разговаривали, а потом, завидев сидевших в беседке братьев Малеилов, направились к ним.

Ипатий с теплой улыбкой смотрел на Глеба, сына Светорады. Мальчику уже исполнилось восемь лет, он был высоким и красивым. Темноволосый, с ясными голубыми глазками, иконописными бровями, тонким прямым носом и ярким небольшим ртом, он просто расцветал в провинции, оживал, становился шаловливым. В городе же, особенно на исходе зимы, его начинал мучить сухой непрекращающийся кашель, в груди хрипело. Поэтому Ипатий и приобрел на имя Светорады– Ксантии это богатое поместье на высоком берегу в феме Оптиматы. Море тут не так близко, чтобы ощущалась сырость, воздух чист и сух, а теплая погода и солнце благотворно влияют на ребенка.

Ипатий был искренне привязан к Глебу, поэтому никому не говорил, что это не его сын. Для всех мальчик оставался их общим со Светорадой ребенком, родившимся в то время, когда Ипатий занимал пост херсонесского стратига. Однако сам Ипатий, вглядываясь в черты Глеба, все меньше сомневался в том, от кого понесла сына его прекрасная княжна. Ее жизненный путь был полон превратностей, и, хотя сама она никогда не говорила об этом, Ипатий догадывался, что ее некогда прошедшее в Смоленске обручение с Игорем Русским не прошло для княжны бесследно. Слишком ясно это проступало в облике Глеба, его глазах и бровях, в остром подбородке с ямочкой, в манере хмуриться или, наоборот, смеяться, откидывая назад голову. С возрастом Глеб все больше походил на князя Игоря Русского, черты которого, казалось бы, были уже позабыты Ипатием. Тем не менее внешняя схожесть с Игорем не мешала Ипатию всем сердцем любить этого ребенка.

Сейчас Глеб, опередив своего духовного наставника, легко взбежал на ступени беседки и, не смущаясь Зенона, прильнул к Ипатию.

– Отец, – иначе мальчик не называл сожителя своей матери, – авва[16] Симватий сказал мне, что у них в монастыре есть книга о великом базилевсе Юстиниане, который построил храм Святой Софии. Я хотел бы почитать ее, но авва Симватий говорит, что книгу не позволено выносить из обители. Отпустил бы ты меня, отец, а? Я поживу среди братии, почитаю сие о великом императоре ромеев Юстиниане.

Вот так всегда. Насколько Светорада в душе оставалась своевольной язычницей, настолько ее сын был привержен вере в Иисуса Христа. Ему бы только пожить в монастыре, ему бы молиться с монахами, вести спокойный и поучительный образ жизни… По мнению Ипатия, для слабого здоровьем ребенка было бы не худо сделать духовную карьеру, уйти в монастырь, чтобы вести там спокойное существование, к какому он был расположен. Что ждет его, такого слабенького и впечатлительного, в миру? А на духовной стезе этот одаренный и искренне верующий ребенок мог бы однажды высоко подняться. Но Светорада пока и слышать о подобном не желает. Что ж, время все расставит по местам. Пока же Ипатий не видел ничего худого в том, чтобы отпустить ребенка в Пантелеймоновский монастырь. Учитывая способности Глеба к учению, мальчик с удовольствием почитает сочинения Прокопия из Кесарии,[17] писавшего о далеких днях правления Юстиниана. Ипатий сам некогда зачитывался этим трудом. И хотя сам он был не больно религиозен, а Евангелие, пусть и лежавшее у него в доме на почетном месте под иконами, открывалось крайне редко, он всегда поощрял пасынка в учении.

Ипатий только и спросил у отца Симватия, не рано ли мальчику читать столь своеобразное сочинение жившего пять веков назад историка? Но услышав, что авва Симватий лично проследит, какие главы будет просматривать мальчик, Ипатий соизволил согласиться. В конце концов, сегодня в его доме большой званый пир, Светорада будет занята его проведением, а монастырская братия позаботится о Глебе, да и его образованию это не помешает. К тому же Светорада всегда спокойна, когда ее сын с отцом Симватием. Ибо после того как она сменила несколько духовников, которых пугала своими вопросами о религии, им просто повезло, что ей встретился авва Симватий – человек весьма передовой по своим взглядам. Он считал, что главное – прийти к Богу, а уж потом религия наставит новообращенную на путь истинный. Так оно и получилось.

Когда священник и Глеб удалились, помалкивавший до этого Зенон неожиданно спросил:

– И этому ребенку ты готов оставить все свое наследство в обход вашего с Хионией сына Варды?

Брови Ипатия сурово сошлись на переносице.

– Варда глубоко оскорбил меня. Ты знаешь это, Зенон. Так что зря хлопочешь за него.

– Так уж и зря? – хитро сощурив свои заплывшие жиром глаза, спросил евнух.

Ипатий предпочел смолчать. Он хорошо знал Зенона и сразу уловил в голосе брата нотки, заставившие его заволноваться.

– Разве тебе не нравится Глеб, этот умный и ласковый ребенок, которого я люблю всей душой?

Зенон какое– то время молчал, перебирая зернышки четок. Потом сказал, что Глеб был бы ему вообще мил, будь он родным сыном Ипатия, в жилах которого текла бы кровь рода Малеилов.

Ипатий этого не ожидал. Повисла напряженная тишина. Стало так тихо, что Ипатий слышал, как в небе с писком носятся ласточки, уча своих птенцов первым полетам.

– С чего бы тебе так говорить, Зенон? – после паузы хрипло спросил Ипатий.

– Тебе известно имя некоего Феофилакта Заутца? – вопросом на вопрос отозвался евнух.

Ипатий нервно вздрогнул, а затем начал торопливо говорить, что это ничтожество Феофилакт после Ипатия был назначен стратигом Херсонеса. А Херсонес – место неспокойное. За несколько лет до назначения туда Ипатия херсониты даже посмели убить ставленника Константинополя. Поэтому в бытность Ипатия на посту херсонесского стратига ему пришлось приложить немало усилий, чтобы расположить неспокойный таврический город к Византии. И у него все вышло. Однако за короткое время пребывания там на посту стратига Феофилакта этот неразумный свел на нет почти все усилия своего предшественника. Только когда Феофилакта услали, удалось вновь настроить Херсонес на союз и подчинение Византии. И если это ничтожество Феофилакт Заутца что– то плетет насчет Ипатия и Глеба…