Алина Знаменская - Рябиновый мед. Августина Страница 70

— Отольются тебе, Ленька, мои слезыньки. Помяни — отольются! — пообещал Круглов.

— А ты, дядя Данила, меня не стращай. У меня приказ сверху — добро у богачей реквизировать и отдать народу! Мы, дядя Данила, новый мир строить собираемся. Богатых там не будет. Все равны.

— Ну строй, строй, Ленька. Много ты понастроишь моими ложками. Я-то свое добро сызнова вот этим горбом наживу, а ты, голозад, богаче никого не сделаешь и сам не станешь, помяни мое слово!

— Это почему же? — усмехнулся Кожаный, оглядываясь на своих помощников. — Или я глупей тебя?

— Вкалывать ты не любишь, Ленька. Я же тебя как облупленного знаю. Ты прежде-то норовил в Питере на отхожем промысле в люди выбиться. Да не вышло. Теперь вот вернулся и думаешь за чужой счет разбогатеть?

— Вы, гражданин Круглов, эту демагогию-то бросьте. Не мешайте людям работать.

— Это кто здесь работает? — возмутился Круглов. — Вы не работаете, вы грабите средь бела дня!

— Так ведь вы, гражданин Круглов, сами-то на блюдечке не принесете.

— Ах, вам на блюдечке? Нате, возьмите, граждане-товарищи!

Данила Фролович дотянулся до полки, где картинно были расставлены чайные чашки с блюдцами, и одним движением смахнул все на пол. Гора посуды одним движением была превращена в груду осколков.

— Ах, какой, однако, вышел конфуз! — закривлялся Данила Фролович, входя в раж.

Парни схватились за наганы. Кожаный посерел лицом.

В эту минуту с улицы в чайную вбежала жена Круглова, тетка Варвара, а за ней следом два старших парня Кругловых, за ними — Соня и Кирька.

— Грабят нас, дети! Средь бела дня, подлые, добро расхищают! — заорал Круглое, увидев своих.

— Уймите батяню, не то порешу! — пригрозил Кожаный. Двое старших вцепились отцу в руки, но тот легко отбросил сыновей к двери.

— Удавлю! — шипел он на ненавистного Леньку, не видя никого вокруг. — Своими руками сопляка удавлю!

— Данилушка, пойдем домой! — умоляла Варвара.

Но Круглов разошелся. Покориться теперь ему стало совсем трудно, и он отодвинул супругу:

— Уйди. Все уйдите. Пущай убивают.

Услышав последнее, подросток Кирька кинулся отцу в ноги, обнял, уткнулся в сапоги, завыл срывающимся неровным голосом. Данила Фролович как от сна очнулся. В сердцах махнув рукой, молча вышел из чайной, а за ним следом — все его семейство.

На крыльце Сонечку остановил Кожаный:

— Круглова! Плохо воспитываешь родителей. Сама активистка, в ячейке состоишь, грамотная. А отец у тебя… просто темный, несознательный элемент.

— Вы уж простите его, Леонид Матвеич. Он у нас вспыльчивый.

— Вспыльчивый! Если бы не твои синие глаза, Круглова, сидеть бы твоему батюшке сегодня в остроге. Ради тебя пожалел…

— Так уж сразу и в остроге!

— А там за саботаж и под расстрел подвести могут. Дано такое разрешение, между прочим.

— Слова-то у вас какие-то, — скривилась Сонечка. — Батюшка же не со зла. Да и отходчив он…

Кожаный глазами обшаривал Сонечку, намереваясь продолжить интересный разговор, но тут она заметила подружек. Забыв про собеседника, охнула, кинулась к ним. Радость долгожданной встречи заслонила неприятный эпизод. Объятия, слезы, снова объятия — и вот уже подружки-неразлучницы втроем шаг в шаг — к Валу, где любили гулять прежде.

Сказать хочется так много, а спросить еще больше. Ася лаконично отвечала на вопросы. Да, она вышла замуж за Вознесенского — кто бы подумал… Да, у нее ребенок… Но как теперь Соня? Откуда такое внимание властей?

— Я работаю в школе для взрослых. Учу грамоте. Можешь ты такое представить, Ася? У нас ячейка молодежи. Вот Машу никак не затащу. Все с Митькой своим над книжками вдвоем сидят, любезничают.

— Да ну тебя, — отмахнулась Маша. — Мы к урокам готовимся. Оба преподаем в начальной школе. Пособий не хватает, учебников тоже. Митя с ног сбился…

— А ты, Мари, рассказала Инночке, как он тебя замуж звал?

— Правда? — повернулась Ася. — И ты молчала? Маша пожала плечами.

— Так знаешь, что она ему заявила? Нет, ты послушай, послушай! Мне, говорит, Митя, муж не нужен, зато нужен друг.

— Софи, ты набралась манер у своих неграмотных учениц, — оборвала Маша.

— С кем поведешься, — согласилась Соня. — И ведь парень из-за этой ее философии не смог принять сан! Теперь так вместе с ней в школе и работает! Чтобы ежедневно созерцать объект вожделения!

— Ах, отстань, пожалуйста. Ты просто завидуешь.

— Конечно, завидую. Если бы Володенька вернулся…

— Маша, он пишет что-нибудь? — встряла Ася.

— Сейчас на фронте такая же неразбериха, как везде. Что он напишет? Слава Богу, жив. Артем из своего госпиталя чаще пишет.

— Кстати, Инна, ты ведь работала в госпитале? — вспомнила Сонечка. — Кажется, я нашла тебе работу! Доктор в больнице искал помощницу.

Инна… Как давно ее так никто не называл! Вместе с этим гимназическим именем к ней вернулась вдруг радостная надежда — все еще будет! Все образуется. Вот вернется Алексей…

Впрочем, он будто бы и не торопится. Как долго еще продлится эта бесконечная война?

«Как был вояка, так и остался, — с обидой думала она. — Неужели же им не надоело драться? Вернется, а я — старуха! Лучшие годы уходят безвозвратно…»

Так думала она, шагая утром на свое новое место работы, в расположенную на берегу Обноры земскую больницу, фасадом глядящую на город.

Ася научилась спокойно, без острой боли вспоминать Льва. Она научилась думать о нем как о красивой, придуманной сказке. Это была прививка любовью. Теперь она переболела и абсолютно здорова. Но ей нужен смысл! Воплощение мечты — уютный дом с круглым столом, значительный муж, воспитанные дети. И возможно ли это все в том мире, который, надвигаясь, показывает не лучшую свою сторону? Дождаться Алексея, уехать с ним туда, где иная, лучшая жизнь!

Начальник Аси, уже пожилой земский доктор, прописывавший когда-то детям Сычевых горькие пилюли, был настроен по-своему оптимистично.

— Ничего, Асенька. Вот скоро наши подключат союзников, ударят с запада. Попомните мое слово — не долго варварам пировать.

— Вы полагаете, доктор, война будет продолжаться?

— А как же вы думали, матушка? Кто же большевиков-то выкурит? Наша армия основательно разбита, а та, что осталась, заражена бациллой большевизма. Нужны значительные силы, и за пару месяцев, уверен, с этим безобразием будет покончено.

Ася поспешила закруглить опасный разговор. Все еще свеж в памяти был инцидент в Буженинове, переросший в трагедию.

Стояла парная весна — в саду матушки Александры проклюнулись нарциссы. В Троицком овраге, по сухим краям его, уже желтели крапины мать-и-мачехи, а по вечерам затевали свои первые запевы соловьи.