Ксения Габриэли - Анжелика и московский звездочет Страница 8

– Я все же хотел бы побеседовать с вами, мадам, – спокойно произнес он.

– Я не хочу ни с кем говорить… – пальцы Аделаиды сжимались и разжимались на скатерти.

Чаянов сделал знак Константину, затем что-то шепнул ему на ухо. Молодой человек тихо покинул комнату. Аделаида все это видела. Она уже понимала, что разговора с Чаяновым не избежать, но закрыла глаза.

– Я знаю, что вы не уйдете, – сказала она Чаянову.

– Я не уйду, – ответил он. – Откройте глаза, мадам. Это все же нелепо – закрывать глаза на жизнь.

Она открыла глаза и посмотрела на него.

– Александр Васильевич! Неужели так трудно понять, какие чувства я испытываю, как я противна сама себе! Я никого и ни в чем не виню. Виновата я одна. Зачем вы преследуете меня? Если вы опасаетесь за свою репутацию, то вот вам еще один вариант того, что я намереваюсь сказать. Я вовсе не упомяну о вас. Я скажу, что убила девушку, будучи в состоянии аффекта, раздраженная ее неловкостью.

– Благодарю вас! Я уже понял, что покамест мне не удастся переубедить вас. И потому я прошу вас лишь об одном: пойдемте снова в каморку, где лежит труп этой несчастной девушки!

– Нет, нет! Я не хочу!..

– Ладно. Тогда позвольте мне пойти туда одному. Ничего не предпринимайте, покамест я не вернусь…

Она вдруг посмотрела на него пристально.

– Вы снова хотите пить кровь? – в ее голосе не было любопытства.

– Допустим, – ответил он осторожно. – Но, может быть, мы снова будем обращаться друг к другу на «ты»?

– Не будем, Александр Васильевич.

– Я более не досаждаю вам. Я прошу лишь об одном: подождите здесь, в этой комнате, моего возвращения. А как только я вернусь, делайте, что хотите. Согласны, мадам?

Она кивнула и отвернулась.

– Благодарю! – Чаянов вышел.

Оставшись в одиночестве, Аделаида явно нервничала. Она то принималась кусать губы, то закрывала лицо ладонями, то наклонялась низко над столешницей. Она изнемогала от стыда и отчаяния. Ей нужно было понести наказание. Наказание необходимо было ей, как воздух – умирающему, который задыхается в агонии! Но она уже решила, каковы будут ее дальнейшие действия. Она не строила ни малейших иллюзий относительно действенности российского правосудия. Но она кое-что задумала.

– Ведь эта девушка – не крепостная, не крепостная!.. – шептала она.

Ей казалось, что время тянется долго, очень долго. Но в окнах по-прежнему стояла непроницаемая тьма.

«Боже! – подумала она. – Как страшно будет жить в этом новом городе! Туманы, холод, темнота долгих ночей – все это будет поглощать, высасывать человеческие жизни. Но несомненно эта новая столица все же, несмотря ни на что, будет прекрасна! Я знаю вкус Петра. В северном краю холодной тьмы будет воздвигнут город, который напомнит здесь, на севере, об изяществе Венеции…»

Дверь скрипнула. Вошел Чаянов.

– Я окончил свое дело, – сказал он. – Теперь вы можете начинать свое.

Она ждала новых уговоров, просьб, но он тотчас покинул комнату.

Теперь можно было начинать действовать. Аделаида вышла в сени. Слуга дремал, разложив господские шубы наподобие постели. Аделаида вздохнула и потрясла его за плечо:

– Никита, проснись…

Слуга открыл глаза и приподнялся. Увидев мадам Аделаиду, он поклонился, все еще сонный.

– Дай мне шубу, Никита, – сказала кротко Аделаида. И не удержалась от упрека: – И почему ты всегда спишь на шубах, Никита?

Слуга поспешно рылся в груде шуб, отыскивая ее шубу. – Да что шубам сделается! – ворчал он. – Ведь это же шубы, а не медведи живые!..

– Шубы мнутся и плешивеют, когда на них спят, – заметила мадам Аделаида машинально.

– Не могут шубы меховые мяться! – возразил Никита авторитетно. – Это холст мнется, который на платья идет, а шубы, те не мнутся!

У Аделаиды пропала всякая охота спорить. Никита с победным и снисходительным видом встряхнул ее шубу. Она сунула руки в рукава и застегнула крючки.

– Продолжай спать, – сказала она Никите и невольно усмехнулась.

Он тотчас принялся исполнять ее приказание: повалился на шубы и захрапел.

Мадам Аделаида вышла на крыльцо. Странная улыбка не сходила с ее лица. Она знала, куда сейчас направится, но внезапно приостановилась. Легкая поземка швырнула в глаза и на волосы горсти снега. Аделаида поняла, что не накинула платок. Но ей уже не хотелось возвращаться. Она подняла голову. Темное небо слабо прояснилось. Женщина решительно шагнула с крыльца в снег. О! Надо было надеть сапоги поверх туфель. Но она не станет возвращаться, не станет! Пусть она простудится и умрет, пусть!.. Впрочем, она твердо знала, что обладает железным здоровьем.

Холод и снег взбодрили ее. Да, она низко пала, она была отвратительна. Но она понесет заслуженное наказание… Однако вдруг Аделаида поняла, что умирать она не хочет. Нет, только не смерть, только не смерть!.. Странно (или не странно!), но теперь она уже не думала о том, что состарилась. Парадоксальным образом ей казалось, что впереди ее ожидает нечто новое, какая-то новая полная жизнь…

Аделаида вышла на заснеженную дорогу, по которой уже потянулись финские сани, большие розвальни и маленькие вейки. Мадам Аделаида подняла руку. Вскоре одни небольшие санки остановились. Возница, невозмутимый финн, наклонил голову в меховой шапке, приветствуя женщину, которая явно была знатной госпожой. Аделаида заговорила с ним по-немецки, примешивая и финские слова. Она спрашивала, не может ли он отвезти ее в деревню, она назвала эту деревню…

– Это не так далеко, – сказала она.

– Нет, это не. близко, – невозмутимо возразил возница. Аделаида хотела было дать ему денег, но вдруг обнаружила, что у нее нет денег при себе. Возница смотрел на нее. Он явно догадался, что она хочет дать ему денег, но тотчас понял, что денег у нее нет! Однако и она не растерялась. Склонила голову набок и пальцами обеих рук вынула из мочки правого уха золотую сережку с изумрудом.

– Вот, – протянула она сережку вознице, – это дороже любой платы. Возьми!

Финн спокойно взял украшение, попробовал золото на зуб и кивнул, предлагая даме садиться в санки. Вскоре они уже были далеко от деревянного дома, где мадам Аделаида и ее сын помещены были на жительство.

Легкий снег кружил в воздухе и медленно опускался на землю. Аделаида сунула руки в рукава. Она вдруг почувствовала себя почти молодой, почти девчонкой, которая едет навстречу своей судьбе, куда глаза глядят… Но нет, она ехала не наугад. Она знала, куда она едет. Она ехала в финскую деревню, где жила тетка убитой Трины. На всякий случай она спросила возницу:

– Ведь вы, финны, – не крепостные, так ведь?

– Нет, – лаконически отвечал он. – Наши мужики – не крепостные. Русские мужики – крепостные, а наши – нет.