Дафна дю Морье - Дом на берегу Страница 9

Еще вчера вечером я обнаружил в кухонном буфете маленькую карманную фляжку. Я достал ее и сполоснул холодной водой. Оставалось найти подходящее место для следующего эксперимента. Я спустился вниз и, чувствуя себя совсем как в детстве, когда я потихоньку таскал шоколад во время Великого поста, повернул ключ в дверях лаборатории.

Не обращая внимания на покоящиеся в банках образцы, я направился прямо к полке со стройным рядом пузырьков с ярлыками. Как и вчера, я отмерил нужное количество препарата из флакона А, на этот раз перелив его во фляжку. Затем я запер за собой дверь в лабораторию, через двор прошел к, зданию бывшей конюшни и сел в машину.

Я медленно проехал по подъездной дороге, свернул налево и по шоссе спустился с Полмиарского холма, затормозив у его подножья, чтобы осмотреть местность. Здесь, на том самом месте, где сейчас я видел богадельню и гостиницу, вчера был брод. Несмотря на наличие современной дороги, характер местности с тех пор не изменился, но та часть долины, в которую вчера устремлялся прилив, теперь превратилась в болото. Я свернул на дорогу, ведущую в Тайуордрет, и с содроганием подумал о том, что если я вчера под действием препарата и в самом деле брел по этой дороге, то меня запросто могла сбить любая проезжающая мимо машина, ведь я даже не услышал бы ее.

По крутой, узкой дороге я спустился к деревне и, немного не доехав до церкви, остановил машину. Все еще моросил мелкий дождь, и вокруг не было ни души. Вверх по главной улице Пара проехал фургон и скрылся из вида. Из бакалейного магазина вышла женщина и пошла по дороге в том же направлении. Больше никто не появлялся. Я вышел из машины, открыл железные ворота и, пройдя через кладбище, поднялся на церковное крыльцо, чтобы укрыться от дождя. Кладбище было расположено на южном склоне и внизу упиралось в стену, окружавшую всю территорию церкви. Ниже виднелись фермерские постройки. Вчера в том, другом, мире на этом месте не было никаких строений — только синяя гладь залива, а там, где сейчас разместилось кладбище, находился монастырь.

Теперь я знал эту местность гораздо лучше. Если бы препарат снова подействовал, я мог бы оставить машину прямо здесь и пойти домой пешком. Вокруг никого не было. Тогда, подобно пловцу, ныряющему в ледяную воду, я быстро достал фляжку и залпом все выпил. Как только я сделал это, меня охватил панический страх. Что если во второй раз препарат подействует на меня иначе? Вдруг я засну и просплю несколько часов? Оставаться на месте или лучше залезть в машину? Церковное крыльцо вызывало у меня клаустрофобию, поэтому я сошел вниз и уселся на одно из надгробий недалеко от аллеи, но так, чтобы с дороги меня не было видно. Если сидеть спокойно, не шевелясь, может, ничего и не случится. Я даже начал молиться: «Не допусти, что бы что-то произошло. Не допусти, чтобы препарат начал действовать».

Я просидел так минут пять, слишком обеспокоенный возможными неприятными последствиями действия, чтобы обращать внимание на дождь. Затем я услышал, как часы на церкви пробили три, и взглянул на свои, чтобы сверить время. Они отставали на пять минут, и я перевел их — и тут я услышал крик со стороны деревни, или, вернее, приветственные возгласы, а может, и то, и другое, и еще какой-то звук, похожий на скрип колес. «О Боже, этого только не хватало! — подумал я. — Неужели сюда спускается бродячий цирк? Надо убрать машину». Я поднялся и направился по аллее к церковным воротам. Но я так и не дошел до них, потому что ворот уже не было, и я обнаружил, что смотрю в круглое окошко, вделанное в каменную стену, откуда был виден выложенный булыжником четырехугольный двор с посыпанной галькой дорожкой по периметру.

Ворота в противоположной стене двора были широко распахнуты, и за ними я мог разглядеть толпу людей, собравшихся на общинном лугу: мужчин, женщин, детей. Это их крики я слышал, а скрип издавали колеса огромной крытой повозки, впряженной в пятерку лошадей. На кореннике и на пристяжной рядом с ним сидели верховые. Деревянный балдахин над повозкой был окрашен в яркий пурпур и золото. Я увидел, как массивные шторы, закрывавшие переднюю часть экипажа, раздвинулись и под нарастающие крики и аплодисменты толпы в проеме появился человек — он поднял руки, благословляя народ. Глядя на его роскошное церковное облачение, я вспомнил, что Роджер и настоятель монастыря упоминали о предстоящем визите епископа Эксетерского, и как напуган был настоятель этим известием — видимо, на то были свои причины. Вероятно, это и был его милость собственной персоной.

Внезапно воцарилась тишина, и все опустились на колени. Ослепительно сияло солнце. Я вдруг перестал ощущать самого себя, казалось, все потеряло для меня свое привычное значение. Мне теперь было все равно — пусть препарат действует как ему будет угодно: моим единственным желанием было слиться с этим миром, который меня сейчас окружал.

Я увидел, как епископ вышел из своего экипажа, и толпа подалась вперед. Затем он в сопровождении свиты вошел через ворота во двор. Навстречу ему из дверей, находившихся под моим окном, выступил настоятель с монахами, и ворота закрылись перед толпой.

Я оглянулся и обнаружил, что стою в зале со сводчатыми потолками, в котором находилось человек двадцать. Судя по их смиренному, выжидательному виду, они толпились здесь, чтобы быть представленными его милости. Их костюмы говорили о том, что это местная знать и, видимо, поэтому их допустили на территорию монастыря.

— Вот увидишь, — раздался голос прямо у меня под ухом, — по такому случаю на ее лице не будет ни капли краски.

Рядом с собой я увидел моего знакомого всадника, Роджера, но его слова были адресованы не мне, а другому человеку приблизительно его же возраста или чуть старше, который, прикрыв рукой рот, пытался сдержать смешок.

— Накрашенная, ненакрашенная, все равно сэр Джон переспит с ней, — ответил тот. — Лучшего времени, чем теперь, для этого и не придумаешь — ведь его собственная женушка собирается рожать в Бокеноде за восемь миль отсюда.

— Может, у них что и получится, — согласился другой, — но это довольно рискованно. И где уверенность, что ее супруг, сэр Генри, останется здесь? Навряд ли он будет ночевать сегодня в монастыре, ведь гостевая предназначена для епископа. Да, придется им еще потерпеть — ну да ничего страшного, только аппетит нагуляют.

По всей видимости, за прошедшие века привычка злословить мало изменилась; тем не менее это перешептывание за спиной меня необычайно занимало, хотя если бы я услышал подобные сплетни из уст своих современников на каком-нибудь светском сборище, мне было бы невообразимо скучно. Возможно, особая пикантность заключалась в том, что я подслушивал как бы из другого времени, да еще в стенах монастыря. Я взглянул туда, куда смотрели они: у дверей стояла небольшая группа людей — несомненно, те немногие, кто удостоился чести быть представленным епископу. Который же из них этот сердцеед сэр Джон — не тот ли это тип, что «и вашим и нашим» (если я правильно помнил слова приора)? И которая же из них его счастливая ненакрашенная избранница?